Валера Жен - Смерть офицера

После изучения и обследования кухни подошел Алексей. Пожевал нижнюю губу, остро сощурил и без того колючие глаза.

– Могу вынести окончательный вердикт.

– Валяй!

– У них в семье не было конфликтов, и кому-то, как мне думается, их близкие отношения мешали.

– Прямо-таки, мешали! Но, похоже, твою точку зрения разделяет майор Довганич. Ведь это самое простое и понятное объяснение. И я, грешным делом, чуть ли не склонился к банальному конфликту. Ладно, уцепился за ниточку, попробуй дальше вытягивать.

– У тебя другое мнение?

– Нет у меня мнения. Довганич – тот да, не нашел явных следов и расписался в бессилии. Хочет обратиться к экстрасенсам.

– А нам что делать?

– Надо вжиться в образы молодых людей, попытаться заболеть их болезнями.

– Заболеть?.. Ха, нет проблем! Знать бы еще их болезни. Наше счастье, что Довганич не слышит.

– И не надо! Для нас, Алеша, важней даже не процент раскрываемости, а истина. Чтобы не пострадали невинные люди. А майор – часть бездушной системы с ее склизкими законами и мертвыми цифрами, иначе нам не пришлось бы уходить в частный сыск. Мы-то уж точно знаем, как стряпаются громкие дела и кому выгодно там работать.

– Ладно, я тебя понимаю, но в прокуратуре не ляпни. Вмиг лишат лицензии.

Любопытный тандем – Федор и Алексей. Их невозможно представить друг без друга. Пусть Алексин привык к ним по прежней работе в прокуратуре, так ведь есть и логическое объяснение нерушимой дружбе двух, внешне контрастных, людей. Алексей выглядит стручком гороха против располневшего в последние годы низкорослого Федора. Очень гармонично смотрится на плече фотографа огромная кожаная сумка с различной съемочной аппаратурой. Опять же по девичьи гибкий Алексей, кажется, может пролезть в любую щель в поисках необходимых улик. Соответственно у первого всегда по-доброму светятся глаза – карие навыкат, а второй своим взглядом способен заморозить любые теплые чувства. Выходит, любой возникающий вопрос рассматривается во всей своей противоречивости, без односторонней предвзятости. Классные специалисты, и работается с ними легко.

Все понятно и не ново, а все равно неприятно заскребло на душе. Упомянул про бездушность системы и сразу же вспомнил где-то прочитанные слова о Родине. Это одна общая семья, когда все вместе – родители, дети, божий храм, жилой дом, школа… И кладбище тоже одно – общее, там похоронены все близкие, там же похоронят и потомков. А теперь из-за нищеты пенсионеры не могут купить вкусных продуктов на праздничный стол. У автора горьких строк возникает резонный вопрос: А если это не Родина, то что мы должны защищать? Тяжелый вопрос, и кто-то же его спровоцировал. Система? Нет, есть конкретная прослойка людей, поставивших эгоистические интересы выше общественных, присвоивших общенародное достояние, предавших идеалы миллионов погибших соотечественников. Вот она горькая истина, не подвластная судебному разбирательству.

Степан Михайлович вместе с Алексеем в который раз прошел на кухню, но даже в четыре глаза они не нашли за что бы зацепиться. Хоть застрелись, нет каких-либо материальных следов постороннего человека. Заглянул в ванную, дал пару указаний Федору и снова вернулся к фотографиям. Болезненно прозвучали в сознании лопнувшие струны. Сколько уникальных и неповторимых звуков навсегда теряются во времени! Будь то естественная смерть или несчастный случай – одинаково утрата, но смерть, насильственная и незаслуженная, справедливо взывает к мщению. Еще две жизни непоправимо оборваны. Человечество обеднело ровно настолько, насколько не хватает этой личной неповторимости для всеобщей гармонии. Но какая гармония!? Это самое человечество в своей общей массе лишено духовности и душевности, питается только физиологическими ощущениями, неадекватными законами провоцирует рост преступности. Поэтому и происходит истребление в человеке остатков человечности – этой способности творить гармонию. Есть многочисленные факты суицида молодых людей с тончайшей духовной организацией. Надо бы опомниться, но общество неуклонно катится в капиталистическую бездушность.

Алексин в свои зрелые годы далек от идеализма, но свою деятельность воспринимает ниспосланной свыше. Именно он обязан заботиться о сохранении морального здоровья в обществе. Ни кто-нибудь, а он является проводником величайшей идеи – человеческой гармонии. Речь не идет о карающей функции его профессии и, тем более, выполнении бесчисленных указаний и проведении в жизнь установленных кем-то законов. И бог с ними – с этими дурацкими законами, собственная совесть важнее! Если бы каждый отвечал за себя лично, не было бы фашизма и войн. Только непонятно, как он со своей философией много лет продержался на государственной службе. Никто не догадывался, что он живет своей, скрытой для государственных структур, жизнью, имеет собственное суждение, далекое от обозначенной кем-то нормы поведения. Впрочем, убийцы тоже не считаются с общепринятыми нормами. А что в итоге?.. Поэтому в государственной структуре чиновники обезличены, а их поступки продиктованы кем-то сверху. Так, для порядка и без личной ответственности. И относительный внешний порядок соблюдается, а общество разъедает от криминальных метастаз. Неплохо бы проводить с законодателями тренинги с воображаемыми сценами насилия и убийства их близких родственников, чтобы законы появлялись более грамотными и справедливыми.

Голова мужчины неестественно скособочена – рассеченные мышцы не могут ее удерживать. Привлекательное, слегка вытянутое, лицо выражает счастливую умиротворенность, на обескровленных губах замерла ироническая улыбка. Презрение к суете сует? Если допустить его смерть первой, то можно представить ужас, испытанный женщиной. Она проснулась, но тут пришла ее очередь. Перед сном занимались любовью. Прекрасная увертюра перед жестокой смертью, которая сблизила их навечно. Как хороши, как свежи были розы!

По всей видимости, ничто не могло разлучить Кондаковых, и была в них магнетическая сила, притягивающая их друг к другу. Но это так – в общих чертах, на самом деле сущность роковой любви никто не объяснит, и байка про любовь и козла тоже всем известна. Мнение всякого стороннего человека, воспитанного на современных порнофильмах, будет выглядеть упрощенным до глупости. Кому как не Алексину понимать глубинную сущность настоящей близости. В отличие от Виктора Кондакова он мог запросто потерять подругу. Безуспешно метался по городу в ее поисках. Как посмел допустить!? Сама ушла, когда он бредил во сне, призывая в объятия порочных женщин. Можно представить оскорбление, испытанное Людмилой Николаевной. Могла не простить, но вернулась, поверив в его искренность и порядочность, смирившись с его, часто не контролируемым во сне, воображением и романтическим характером. И он упал ей в ноги, всю последующую совместную жизнь показывал свою любовь и преданность. Их размолвка и страдания остались в прошлом, теперь они вместе – на этом смертном одре. Так внезапно и драматически. Степан Михайлович уже видит на фотографиях не Кондаковых, а свою и Люсеньки растоптанную любовь. Кто посмел!?