Ольга Соломатина - Альма

– Скажу по секрету, бабушка давно знает, о чем спектакль, – подражает его тихому голосу дочка. – Она сама выбрала пьесу и рассказала, что мне нужно отдать главную роль руководителю кружка. Знаешь, как он на нее смотрел?

И Брюно хмыкает и сдерживает улыбку, потому что за этим «как смотрел» может прятаться что угодно, от восхищения до ужаса. Он удивленно округляет глаза.

– Он сказал, что оценил ее выбор и вообще ценит ее вклад и все такое. А потом отдал мне роль.

– Кого же ты играешь, Нина?

– Ласточку. Ласточку в пьесе «Счастливый принц» Оскара Уайльда.

– Он такой депрессивный и романтичный.

Но Нина не слушает. Она теперь говорит громко и помогает себе жестами, широкими, плавными, бабушка научила.

– Жил-был принц в одном королевстве, и родители так его любили, что ограждали от всех страхов и печалей. Принц не знал, что существуют горе и болезни, все они случались только за стенами его замка.

– Прямо как история Будды, – Брюно барабанит пальцем по стакану с кофе.

– Не перебивай! Принц состарился и умер, и на главной площади ему поставили статую из золота и драгоценных камней. Статуя была живая, она все видела и понимала, и тогда принц узнал, какая жизнь в его королевстве на самом деле. Он грустил, но сделать ничего не мог.

– Почему?

– Он же статуя, папа! И вот однажды под его шляпой свила гнездо ласточка. Внимание, ласточка – это я, – прижала ладони к груди. – Я буду много танцевать на сцене, как научила бабушка. Принц заметил ласточку и сказал: «Милая птичка, возьми, пожалуйста, рубин из моего посоха и отнеси его бедной швее в гетто, у нее умирает сын и нет денег купить ему апельсинов».

– И ты отнесла?

– Отнесла, но вначале рассказала, что вообще-то у меня мало времени, уже поздняя осень и мне пора лететь к подругам в Египет, загорать на жарком солнышке, – и Нина увлеченно перемещает стакан с кофе по столу, на котором так кстати изображена карта мира.

– Ага, а потом?

– А потом принц попросил отнести сапфир из его левого глаза поэту, который не может подарить букет фиалок любимой и дописать пьесу, так он беден, и теперь никто не узнает, что поэт талантлив.

– И ты отнесла? – Брюно скрестил руки на груди, кивает в такт рассказу.

– Конечно, что с принцем делать? И задержалась так еще на день. Потом второй глаз-сапфир отнесли девочке, которая торговала спичками и уронила коробок в канаву, чтобы отец-пьяница не бил ее вечером. А потом ласточка носила золотые листочки с позолоты статуи всем бедным детям в королевстве, чтобы они не замерзли под мостом и не умерли от голода.

– Мда уж, классическая рождественская история… А потом?

Нина кивает и увлеченно дирижирует пряничным человечком.

– А потом ласточка стала глазами статуи, ведь он отдал свои глаза-сапфиры. И однажды ночью стало так холодно, что ласточка просто замерзла на лету и упала к ногам счастливого принца.

– Ох, Нина, какая грустная история!

– Да ладно тебе! Типичная рождественская пьеса, ты сам сказал, чтобы все плакали. К тому же и статую решили переплавить на металл, поскольку она стала такой некрасивой. И вот рабочий заметил, что вся статуя расплавилась, осталось только сердце принца. Он выбросил сердце на свалку, и оно упало как раз рядом с тельцем ласточки. Мальчишки, которым птица помогала, узнали ласточку и похоронили ее в одной могилке с сердцем счастливого принца. Из нее выросло высокое дерево, на котором весной стали селиться птицы, как обычно в сказках, ты знаешь. Только мы не покажем все это, и финал будет на том моменте, когда замерзшая ласточка упала к ногам статуи счастливого принца. Папа, ты плачешь?

– Конечно, нет, Нина. Глаза слезятся после ветра. Так ты играешь ласточку?

– Да! И бабушка сшила мне костюм у костюмерши оперы, ты представляешь? Она привезет его в день премьеры. И еще она подарила мне ландыши, вот смотри.

Нина долго роется в сумке и достает брошь с ландышами из розовой эмали в россыпи мелких бриллиантов, которую она завернула в бумажный носовой платок и положила в коробку для завтраков.

– Бабушка сказала, что эта брошка всегда приносила ей удачу на премьерах.

Брюно вертит брошь в руках и надеется, что никто не догадается, что бриллианты настоящие.

– Давай не будем пока говорить о броше Альме?

Нина пожимает плечами.

– Бабушка тоже советовала не говорить. Знаешь, я хочу быть, как бабушка. Она такая… такая… даже не знаю, как объяснить.

– Понимаю.

Брюно хорошо знает, как привлекательны яркие талантливые люди и каким жалким выглядит в этой известной семье он сам. Пусть он и старается изо всех сил, его усилий всегда мало, потому что ожидания велики. Ведь люди, безжалостные к себе, ужасно требовательны и к другим, а что ему им предложить, если его в детстве не поцеловала муза, не одарила ласточка. Да и Альма мается, чувствует, что не реализовалась, а все потому, что выросла на сцене, среди особенных людей, которых она привыкла считать обычными. Взять даже любимую детскую книгу Альмы – «Мэри Поппинс». Жена до сих пор отказывается верить, что Мэри волшебница, а не обычная няня. Знает книгу наизусть, а волшебство пропустила, не заметила, когда читала, и ждет теперь от нас всех совершенства, а у меня вот нет волшебной палочки. Но об этом Брюно дочери не говорит. Он начинает собираться и будто бы промежду прочим произносит:

– Знаешь, я еще хотел тебя попросить… Точнее не я, а мистер Патерсон. Тот, который руководит вашим школьным театром, Нина. Прости меня, но он говорит, ему неловко, что ты посылаешь ему любовные послания в открытках… А у мистера Патерсона жена, двое мальчишек… Мне неловко, Нина, тебя просить, но ты знаешь… Ты понимаешь, мужчины и ученицы – это всегда так деликатно. Он высоко ценит твой музыкальный дар и танец, но если так и дальше…

Оба молчат и стали красными, как шары на елке у окна. Не смотрят друг на друга, избегают взгляды других людей в кофейне. Скорей на улицу!

– Я понимаю, – выдавливает Нина. – Пойдем, па. Мы же опаздываем.

Они многое еще хотят сказать друг другу, но не знают, с чего начать, не могут выбрать слова. Брюно рад, что они так удачно припарковались, долго ходить у него нет сил. Когда парочка выходит из кофейни на холод, Брюно предлагает:

– Посчитаем светофоры, как раньше?

– Я и так точно знаю – их шесть до школы и еще один сломанный, прямо перед поворотом к бабушке.

– Ладно, тогда что будем считать? Собак?

– Елки! Давай елки в витринах. Неделя до Рождества, – подыгрывает Нина.

А я смотрю на эту приторную парочку – неудачника Брюно и его незаконнорожденную дочь – и чувствую, как волна гнева и тошноты подкатывает к горлу. Ненавижу. Особенно Брюно. И глупую Нину тоже. Избалованные жалкие люди, которые думают, что страдают, а на самом деле живут в пряничных домиках, в пряничном королевстве.