Константин Игнатов - В рассвет перед днём смерти…

Это был тот самый тип людей, что постоянно ищут эпатаж, им до удивительного рвения нужна драма, в любом из ее проявлений. Такие люди обычно говорят очень долго и вычурно, они не любят слушать собеседника и скорее будут сами производить эффект, чем болтать о чем-то непринужденном, так же они любят философствовать, без разницы о чем, главное – о вечном, не имеющем своего конца от природы. Да, бывало Волнянский вскинет руки вверх, потом найдет им достойную позу (где-то около нижних карманов брюк), расчешет свою челку назад и начнет долго и заунывно говорить, иногда делая ожидаемую паузу для проверки, было ли произведено нужное впечатление на слушателя, покорен ли он, и только потом речь его продолжалась, медленно и лениво превращаясь в длинную тираду.

Он ядовит, ни одно замечание, невольно попавшие в его сторону не будет пропущено мимо ушей, на любую колкость, обязательно, найдется достойный, затмивший собеседника в остроумии, ответ. Константин Германович сам дает повод для долгих споров, ведь спор – это его любимейшее жизненное развлечение, в котором герой моей повести себя может проявить как человек неплохо образованный и хорошо начитанный. Хотя, все выше перечисленное требует подпитки в глазах и ушах, Волнянский терпеть не может находиться в большом обществе людей, считая их всех по своему большинству существами примитивными и безликими, исходя из этих мыслей, Константин Германович предпочитает отдых в полном одиночестве и отдалении от всякого возможного «нежелательного». А самого себя, Константин Германович, считает человеком исключительным, созданным самим богом (ну или иной главенствующей материей) для высшей цели, при этом, в нем должны были проявляться чувства наиболее обостренные, а сам он должен был быть обречен на вечное страдание, ставя себя на одну линию со многими величайшими гениями.

Друзей он почти не имел, правда, стоит отметить одно исключение – «странный» Хьюго, это был молодой педант, с манерами ничем не лучшими Волнянского (наверное, именно поэтому они и сошлись), да и познакомились они довольно странно. Дело было одной, страшно снежной, зимой, когда долгим морозным вечером одна уважаемая пожилая дама решила устроить у себя дома теплый прием, уж не знаю какими судьбами (может и случайно), но туда был приглашен Константин Германович и вот, в тот момент, когда большая часть гостей ушла домой, а оставшиеся решились играть в карты, к герою моей повести подошел «странный» Хьюго и задал один из тех глупых вопрос, с которых люди не умеющие вести красиво диалог, начинают с вами пустую болтовню. Вот так, они и познакомились, хотя, настоящей дружбой их взаимоотношения ну никак не назовешь, ибо что один, что другой втайне не любят друг друга, несмотря на то, что выходя из дома, оба создают впечатление полностью противоположное.

Из всех форм различной высшей власти, он верил только в судьбу, мечтать не любил, однако одну мечту все же имел, что он хранил глубоко в душе – быть актером. Это было какое-то тайное детское желание, Константина всегда завораживали большой темный экран, иногда переливающийся бликами лиц актеров, медленное воспроизведение движений, такой неуловимый, будто сиюминутный момент наслаждения. Про эту мечту знал только Хьюго, и всякий раз, когда Волнянский вновь поднимал тему кино, тот всегда наклонял голову на бок, вскидывал правую бровь и спокойно отвечал: «Бойтесь желаний, они имеют свойство осуществляться!» И на этом, беседа на эту тему обычно прекращалась.

Раз уж я начал говорить о личной жизни, пожалуй, стоит продолжить эту линию… Собственно, Константин Германович никогда, повторяю, никогда не любил, его существо просто не способно выдержать этого напора чувств, что мы называем «любовью». До 25-ти лет он вообще, жил с одной лишь надеждой – поскорее бы заболеть какой-нибудь лихорадкой и незаметно для других отправиться в мир иной, но после очередного приема у врача и окончательного утверждения, того факта, что здоровье у Константина лучше любого из силачей, он задумался о появлении в своем доме женщины (ну ведь надо же будет с кем-то старость коротать) и нашел для себя девушку Аину. И тут парадокс, из тех многих, что готовы были отдаться Волнянскому, он выбирает самую неприметную, спокойную, совершенно, ему не схожую и не подходящую по характеру, но один ключевой фактор – с ней была стабильность и некая далекая надежда на спокойную жизнь. А ведь это была даже не влюбленность, а простая детская симпатия, на волне которой уже через неделю после первой встречи Константин Германович сделал Аине предложение, а еще через месяц, они поженились. Теперь, думаю, самое время рассказать о жене моего несчастного героя.

Аина Волнянская, урожденная Грановицкая, молодая женщина 35 лет от роду, довольно миловидная, но, увы, совсем не красивая: она слишком худа, даже можно сказать тоща, ее фигура похожа на правильный параллелограмм, ноги, правда, слегка кривоваты, да руки непропорционально малы, а ее лицо, единственное, что могло бы быть украшением такого женского тела очень блекло, вернее, оно имеет неестественный голубовато-серый оттенок, отдающий своей палитрой на какой-то серьезный диагноз. При этом, у Аины довольно красивые глаза, они большие и очень выразительные, особенно в них приятно смотреть на природе, окунаясь в лучи золотистого солнца, когда небесно-голубой оттенок неба сочетается с нежно бирюзовым отливом глаз. Нос мал, с горбинкой, а губки слегка пухлы, прибавьте к этому локоны каштанового цвета, упрямо падающие на неказистый лоб и вы получите тот самый образ жены Волнянского. Можно и про характер. Он очень мягок, сама она относится к тому типу людей, которые всегда и во всем будут кому-то подчиняться, им просто жизненно необходим вожак с факелом в руке. Аина никогда ничего не говорит поперек словам мужа, она готова слепо слушаться его повелениям, даже не беря в голову смысл своего действия. Она слишком робка для этого, это у нее с детства так. Аина однако не знала, как звали ее отца, она искала его, обращалась во все возможные службы, но все, словно сговорившись, выдавали ей разные заретушированные фотографии, подписанные самыми разными именами. По паспорту, конечно, она имела отчество, но оно ей так не шло, что даже произносить его вслух в сочетании с ее именем было большим оскорблением для нее лично, это отрицало бы ее, потому, тактично опустим данный факт. Эта женщина привыкла жить по принципу: «Ни больно, ни хорошо; ни грустно, ни смешно», она не желает иметь чувствительность, как данность, даже с удовольствием удалила бы себе все нервы, ей принципиально не нравиться, что-либо чувствовать, будто это что-то хорошее или плохое. Порой импульсивна, даже меланхолична, может действовать сгоряча, подчиняясь однако не порыву в эмоциях, а скорее растущему одинокому озверению.