Константин Игнатов - В рассвет перед днём смерти…

– Боже, да Вы страшный человек, неужели все эти люди сделали вам так много плохого?!

– Увы, во мне это начало проявляться с самого раннего детства, то общество, в которое я попал, порождало порок, гнев и слабость. Многие пытались искать в моем поведении злость и я сделался злым. Я говорил правду, но в моих словах видели лукавство, я был беззащитен и на меня нападали, я был готов полюбить любого, кто мог бы меня приласкать, но всякий, кто обещал мне доверие, наигравшись с моими мыслями, бросал меня в сточную канаву, а потом шел разносить меня по своим друзьям… с тех пор, я понял, что дружбы на свете нет, а то, что люди называют этим словом, чаще всего, есть ни что иное, как взаимоотношение между подчиненным и хозяином. Первому, из-за зависти хочется быть на месте «друга», а второму, просто упоительно видеть, то что он лучше, это так и мне повезло, у меня нет друзей. Я не хочу быть ни лучше, ни хуже, это глупо – дружить.

– Ну а как же странный Хьюго? – все с той же улыбкой спросила Марго.

– Хьюго? – с легкой иронией в глазах переспросил Константин, – Он меня просто забавляет, однако, мы понимаем друг друга без слов. Он когда-то в своей жизни, столкнулся с такой же проблемой, как и я. Тот социум, в котором он обитал предал его, после этого Хьюго закрылся от внешнего мира, но мы нашли друг друга. Конечно, та ненависть, что обитает а нас обоих, распространяется и на нас самих, но если мне надо с кем-то поделиться событиями, то Хьюго, уж поверь, лучший слушатель на свете. Я мало делаю добрых дел, чаще – просто из-за неумолимого интереса играюсь с людскими намерениями, как когда-то они с моими, тогда меня может осудить каждый, любая подворотная собака может бросить в меня камень, но не Хьюго, он поймет… Ты, я смотрю, тоже его знаешь?

Марго промолчала, она не могла сказать, что Смерть знает все про каждого, про его прошлое и будущее. Но лишь немного проведя своей рукой, взяла руку Константина, так они шли долго и молчали. В этот момент, Константин посмотрел в глаза Марго, в них читалась едва заметная усмешка, ее щеки пылали, а губы слегка подрагивали… В ней было что-то скрытное, едва уловимое, то что не каждому дано разгадать, возможно, даже что-то мистическое.

Они шли, покамест дома становились все «краше», теперь вместо серой и голубой краски на фасадах, иногда появлялись и некие подобия украшений (что-то похожее на лепнину), эти ужасные, огромные каменные гробы, нелепо вылезающие из общего строя, наверное, казались городским архитекторам невероятной красотой. Местами, эти дома расширялись, вытягивались, а потом снова приобретали свой привычный вид. Улица, по которой шагали мои герои, вообще странная, ее названия я не помню, да это не столь и важно, но сам факт: где-то начинались бесконечные заборы, одноэтажные дома сбивались в кучу, а на другой стороне уже выделялась огромная высотка. Иногда, из некоторых одноэтажек еще веяло уютом, там то и дело, мелькали странные лица в коричневых шляпах, измоченных сильных ливнем или темные фигуры в серых плащах, они среди огней старых лампад играли в бильярд или в карты, это было чудно и странно. Все на улице двигалось: по плохой мостовой ехали новенькие машины, их дальний свет мягко освещал усталые плиты, люди, такие угрюмые катились вниз по улице, а с неба продолжал идти уже слабый дождь.

Волнянского не отпускали свои мысли, он постоянно о чем-то думал, думал о всем, что попадалось ему на глаза, сейчас предметом рьяных умственных поисков, стали люди. У Константина Германовича, как я уже говорил, было свое, давно сформировавшееся мнение о большинстве, его он почитал двигателем самых необратимых последствий, а жертвой движения, он находил себя во всех смыслах и значениях. Волнянский был глубоко обижен и не понят, его твердое понимание всего человеческого, то, что вымышлялось годами бессонных ночей, сейчас, готово было рухнуть в пропасть. Та женщина, что шла рядом, она же была другой, но не просто другой, а такой, каких больше нет. «Может я просто не видывал иных женщин и мужчин? – думал Волнянский, – «Вся моя жизнь была посвящена лишь сопротивлению, я жил вопреки, одиноким одиночкой, целью моей жизни было оказать воздействие, как-то повлиять на души и умы и я совсем забыл про поиск…» Улица тянулась дальше, небо наполнялось белесо синими оттенками, а в воздухе начинало пахнуть после дождевым куревом, невыносимо упоительное прикасание неожиданно разорвалось, та девушка, что только недавно стояла рядом, вырвалась из мысленных объятий Волнянского, Марго сделала на своем лице подобие улыбки и, слегка махнув нежно ручкой, сладко произнесла: «Прощай!»

День тот же. Приблизительно время встречи Марго и Константина. Тверской бульвар, один из ресторанчиков.

Это был самый обычный день. Один из тех многих обычных дней, что обычно совершенно спокойно и до ужаса невзрачно протекают в течение целого года. Все было на своих местах, как он и любил. Архип Матвеевич – главный директор кинотеатра «Березка», что располагается в Столешниковом переулке, сидел сейчас прямо напротив окна в этом самом обычном ресторанчике с совершенно кошмарным, невкусным названием, скорчив грустную мину.

За столом сидел толстый человек среднего роста, находящийся в возрасте сорока трех лет, одет он был в свой привычный, никогда не слезающий с него костюм. Белая, слегка помятая и, явно, не первой свежести рубашка была у ворота перетянула красным галстучком, поверх значился серенький, растянутый донельзя пиджак с темными пуговками, точно же серые штаны, мешковато свисавшие в пол, и ноги, обутые в лаковые полусапожки. Волос Архип Матвеевич на голове не имел, его затылок, абсолютно лысый, во времена сильнейшей жары или томного волнения всегда отдавал в своем ярком блеске золотым свечением, лицо его было пухлым, от и до покрытое складками и морщинами, огромный рыхлый нос, два маленьких масленых глаза, имевших в своем цвете, а скорее даже выражении, нечто совершенно неправильное, едва заметные на таком лице брови да еще сытые и к тому же всегда обветренные от постоянных покусываний губы. Лицо самого печального человека на всей земле. Архип Матвеевич был грустен всегда. Если только можно было бы вообразить всю его печаль, что он носил с собой и как-то измерить, поместить в квадратные метры, то вышло бы наверное строение до самых облаков. Этот человек был несчастлив во всем и если принимать во внимание тот факт, что он был к тому же еще и до ужаса неудачлив, то скорее всего он мог бы вызвать у вас только чувство всепоглощающего сожаления. Неудачи преследовали его везде, начиная с забавных мелочей, подобных тем, что нередко случаются у каждого по босому утру, заканчивая самыми невообразимыми поворотами жизни. Только представьте, что вам на перекрестке дорог, в какое бы время дня вы бы не подошли к нему, все время будет гореть красный цвет, а еще, ужасная проблема – шнурки, сколько бы не тщился Архип Матвеевич их завязывать разными узлами, они все равно будут постоянно свободны, этот список мелких невезений можно продлевать до бесконечности, не забудем включить в него же никогда не прекращающиеся головные боли, постоянные проблемы с телефонным аппаратом, совершенно глупые пропажи ценных бумаг, ключей, очков, всего самого обыкновенного, что можно только отыскать в квартире холостого мужчины. Детей же он не имел. Жену потерял. Недавно. Единственное, чем мог занять свой ничем не тренированный ум Архип Матвеевич, была его работа, сложная и ответственная, на которой он тоже, увы, не был счастлив. Бумажная волокита заменила ему живых людей, весь в себе, полуозлобленный, хитрый, все время выискивающий и никогда никуда не успевающий человек, к тому же, до крайности глупый. Если мне что добавить? Разве только его отвратительную привычку постоянно держать у себя а кармане маленькие фруктовые леденцы и без остановки занимать ими свой рот.