Изольд Гинзбург - Интервью с самим собой

Еще много всего было – и работа, и поход по кавказским горам и к морю, и разные поездки, и участие в шахматных турнирах. Узнавание Грузии, интерес к ней и любовь сохранились на всю жизнь.

Всего два года провел я в Рустави. А сколько было всего. Несмотря на скептическое отношение к самому себе, на самокритику, что видно из дневника тех лет. Здесь я вдохнул свободу полной грудью. Очень много пришлось работать. Примерно год нам сдавали завод (азотно-туковый), насыщенный автоматикой. Надо было разбираться со всеми, чтобы без обмана, а потом самим пришлось эксплуатировать. В результате я знал чуть ли не все наизусть. Иногда вызывали ночью (приходил автобус), если что-то стряслось, и надо было разобраться быстро и четко. Очень хорошей оказалась школа. Я с самого начала был зачислен в штат КИП и А. Им руководил Шатиришвили Александр Георгиевич, милейшей души человек, а его замом был Яшвили Гурам, тоже замечательный парень. Остальной штат составляли русские, приехавшие, как и мы с Розой, по распределению со всех концов страны. Правда, в основном женский пол. Работать приходилось много, было интересно, опыта набрался. Живая работа. Научился читать схемы, ремонтировать, экспериментировать, писать рацпредложения. На заводе все и всех знал и меня, думаю, ценили.

Молодой город Рустави проектировали чуть ли не у нас в Питере, поэтому он получился таким симпатичным. Четыре крупных предприятия расположили за городом – металлургический, наш азотно-туковый, химический и цементный. Тбилиси рядом, минут 30—40 езды на автобусе или на электричке.

Я купил себе велосипед, ездил на нем на работу, ибо на автобусе ездить было мучительно. На нем же ездил в Тбилиси, в Мцхету. Это был один из первых «Туристов». Хорошая машина. Я потом привез его в Питер и много ездил по городу и за город, даже пару раз в Песочную на нашу дачу.

Особенно я полюбил Тбилиси. Часто там бывал и просто так, и когда играл в шахматы, и когда жил там в гостинице, участвуя в первенстве. И когда приезжали ко мне гости, всем показывал Тбилиси, возил в Мцхету. Сначала была Света, потом Лера с Десницкой, потом мама, потом Галя, потом Поляков. Я был влюблен в эти места, и со всеми хотелось поделиться этой любовью. Как действующий гимнаст, я входил в сборную города, мы тренировались и даже выступали. Играл дважды на первенство Рустави по шахматам, один раз даже стал чемпионом, в Тбилиси играл и в командных соревнованиях. Дней 10 провел в Телави, играя в полуфинале первенства Грузии. А уж сколько раз, как только возникнет какое-нибудь «окно» в работе, мы заказывали автобус и выезжали за город, в Боржоми и другие места. Был в Баку, в Сумгаите у Фимы, куда он тоже был распределен, в Ереване и других городах. Множество раз ездил по военно-грузинской дороге из Тбилиси в Орджоникидзе и обратно. То на экскурсию, то просто так, то провожал Свету, то к Розе в гости, то в поход летом 56 года.

Я хотел летом 56 года, отработав год, пойти в какой-нибудь поход со своими, но что-то сорвалось. И тогда пришлось идти в плановый поход с ленинградской группой из Орджоникидзе в Цей, потом несколько перевалов, Шови, Кутаиси, Батуми, Сухуми. Оказался очень хороший маршрут и славная группа. Были горы, море, песни, увлечения, дружба.

А вот жили мы тогда в общежитии в комнате со Славой. Жили неплохо, но дружбы, сердечности не было. Он очень любил симфоническую музыку, оперы, певцов знал отлично. И меня приучил. С его подачи я особенно полюбил оперы «Риголетто» и «Травиату» Верди, у него был проигрыватель и куча пластинок. И это тоже была отдушина и счастье, тем более что он тоже был и непьющий, и некурящий.

Нас, живших в общежитии, сплачивало общее дело, общие друзья и знакомые, общая ненависть к порядкам и беззакониям. Я и сейчас с таким теплом вспоминаю тогдашнюю свою жизнь, когда я чувствовал себя как бы хозяином города, полностью свободным человеком, не обремененным ни семьей, ни чем-либо другим. Хотя прошло уже 43 года, до сих пор помню крики по утрам разносчиков своеобразной простокваши: «мацони, мацони», жару, отсутствие воды (ее давали часа на два в день), заводскую жизнь, новых друзей, толкотню в автобусах и электричках, бесконечные поездки, походы, шахматные турниры, славные города Тбилиси и Мцхету.

Не все было гладко. Были и страшные минуты. Однажды ночью мы проснулись от грохота на улице. Выглянув в окно, увидели колонну проходящих танков. Ничего не поняв, мы легли спать. Надо сказать, что до этого события случился в 1956 году 20-й съезд партии, на котором, как потом выяснилось, выступил Хрущев со своим знаменитым докладом. И через какое-то время этот доклад зачитывали на специальных собраниях на предприятиях. Прочли и на нашем. Эффект был грандиозным. Все расходились молча, без разговоров.

Я не любил Сталина за его жестокость, за антисемитизм, за лагеря, за милитаризацию страны. Но когда он умер, было грустно, казалось, что все рухнет, что все держалось на нем. В день его смерти нас собрали в институте, объявили, многие плакали. Мы с Димкой пытались уехать в Москву на похороны, но то ли в этот день отменили поезда, то ли я не смог попасть на поезд. Теперь, после страшных разоблачений Хрущева, было еще тяжелее от сознания того, какие монстры руководили страной, сколько горя принес сталинский режим.

Но Сталин был грузин, и грузины были о нем другого мнения. Им было лестно, что их человек считался гением и руководил такой державой столько лет. Они его боготворили и вдруг услышали такое. Оказалось, что уже несколько дней в центре Тбилиси шел непрерывный митинг, где выступавшие клеймили нынешнее руководство и славили Сталина. Власти пытались запретить и подавить митинг, но он только разгорался. Тогда попытались разогнать силой оружия. Погибли люди. Митинг перенесли к памятнику Сталину на берегу Куры. Женщина кричала в микрофон: «За что вчера убили моего сына?» Многих арестовали. Власти ввели войска. Лозунги, портреты заполнили город. Говорят, вывесили речь Микояна на 19-м съезде и его речь сейчас. Были шествия. Но сила взяла свое, власть одержала верх – не без труда и с кровью.

Наши попытки поехать в Тбилиси и самим посмотреть, что творится, оказались безуспешными. Не ходил транспорт – ни автобусы, ни электрички. Мы питались слухами очевидцев. К нашим обычным разговорам о жизни, о работе, о людях, о всяких безобразиях прибавилась и эта тема. В первое время остальные темы отошли на задний план.

Я и сейчас-то удивляюсь тому, как всего за два года я так много успел и посмотреть, и поработать, и познакомиться с массой интересных людей. И даже жениться, когда в январе 57 года впервые приехал домой и увез Галю в мой любимый Рустави. Но дальнейшая жизнь там не сложилась. В феврале всюду прошли сокращения и ее никуда не брали, даже по путевке в институт «Автоматпром», которую я получил в Москве. Комнату, которую обещали на заводе, в новом строящемся доме, тоже не дали. И пришлось возвращаться в Ленинград. Может, это и к лучшему. Я ведь серьезно думал обосноваться в Рустави. Мы с Галей привезли с собой вещи, книги, пластинки, все, что нужно для постоянной жизни. И долго еще потом я переживал, что вынужден был уехать из Рустави, так меня тянуло обратно, с таким трепетом я возвращался, делая себе всеми правдами и неправдами командировки в Грузию, но постепенно с годами это чувство любви и воспоминаний улеглось, последующие события постепенно смывали былые восторги.