Игорь Яковлев - Первоклашка

Захар, выйдя из подъезда, с удовольствием втянул в лёгкие прохладный городской воздух. Он медленно поплёлся по двору через пустые песочницы, мимо разноцветных ка- челей и скамеечек, к ближайшей улице. На душе, как и в теле, было мерзко. Захар уже примерно представлял себе дальнейший сценарий сегодняшнего дня. Сейчас предстоят объяснения с женой. Причём, несмотря на желание Захара всегда казаться уверенным и убедительным, оправдания его оказываются, как правило, какими-то нелепыми и малоубедительными. «Наверно, потому что я сам в них не верю», – размышлял Захар. Потом и жена, и дочь Даша будут ходить с «надутыми» лицами и не станут разговаривать с ним. Лиза подкрасится и уйдёт куда-то без объяснений. Дарья тоже вскоре соберётся, крикнет от двери: «Пап, я погулять», – и исчезнет. После этого Захар сварит себе пельменей с бульонным кубиком куриного вкуса; натрёт чесноком хороший ломоть чёрного хлеба; разбавит немного спирта, запасы которого он периодически пополняет, принося домой с работы небольшую лабораторную мензурку с надписью «огнеопасно», – и сядет обедать, оставшись наедине со своими мыслями. После обеда он пропотеет, и ему станет немного легче. Потом он уляжется отсыпаться до вечера. Потом, почти не общаясь ни с кем из домашних, уставится в телевизор, или в компьютер, если Даша его не опередит. Ну, а утром – снова на уже порядком опостылевшую однообразную работу, чтобы продолжить замкнутый круг жизни, в котором Захар пребывает не первый десяток лет…

На душе стало ещё тоскливее. Улицы были немноголюдны, несмотря на то, что электронные часы в телефоне Захара показывали десять утра. Ноги отказывались слушаться хозяина, и Захару захотелось посидеть. Он решил опохмелиться в находящейся неподалёку «Закусочной», куда заглядывал иногда по пути с работы. Потолок и стены закусочной с бумажной вывеской «У нас не курят», были примерно одинакового желтоватого цвета от едкого табачного дыма, царящего в заведении почти постоянно, несмотря на запрет. Захар взял кружку пива и маленький пакетик солёных орешков. Почти все столики в «Закусочной» были заняты такими же, как он, «страдальцами», судя по «усталым» лицам посетителей. Захар выбрал столик у окна с одиноко сидящим мужчиной средних лет. Усевшись напротив, и сделав несколько крупных глотков холодного напитка, Захар глубоко вздохнул и, откинувшись на спинку стула, задумался. Он глядел на улицу через огромное окно, странным образом обрамлённое пластиковыми рамами ровно наполовину, тогда как вторая его половина контрастировала старыми рассохшимися деревянными рамами, выкрашенными в белую краску нелепо отличающегося от пластика оттенка. Захар видел снующие по улице автомобили, замечал редких прохожих, слышал царящий в «Закусочной» неравномерный гул, то и дело прерываемый смехом, кашлем и матерной руганью посетителей. Но в то же время, он будто бы был не здесь, а в некоем абстрактном мире своих мыслей, которые с повторяющейся настойчивостью преследовали его всё чаще и чаще в последние несколько лет.

«…Господи, да что же это за наваждение? Уж не становлюсь ли я алкоголиком, как вон те, за соседним столом: один сопли по щекам размазывает, а второй над ним хохочет беззубым ртом? А вроде, молодые ещё… люди без возраста и без судьбы… Чёрт, я ведь на прошлой неделе дал себе твёрдое слово больше не пить! А тут Мишка, как тот змей-провокатор: „Пойдём, да пойдём, „по пивасику“ после работы…“ Хотя… Не Мишка тут виноват, а я сам. Ведь если бы не хотел – никуда б не пошёл с ним. А почему пошёл? Да потому что домой не хотелось возвращаться, в этот заведённый, давно осточертевший круг, где все играют какие-то придуманные самими для себя роли, делая вид, что всё благополучно, что у нас дружная семья… Какая, к чёрту, семья, если каждый давно в своём мирке живёт, просто вынужденно находясь на одной территории и говоря условные фразы для поддержания какого-то нескончаемого затянувшегося фарса… Да и мама ещё со своими советами… Что это вообще за замкнутый круг, в котором я живу? Впрочем, это и жизнью-то не назовёшь… Так, бег по очерченной кем-то местности, как у лошади на арене цирка…» Захар отхлебнул из кружки и вздохнул. В его голове вдруг сами собой стали складываться строчки:

«Если ты, как в цирке лошадь, бегаешь по кругу,

Ну, а жизнь, как дрессировщик, бьёт тебя по крупу…»

«Эх, записать бы! Вдруг новый стишок родится?» – подумал Захар. Он иногда, под настроение, «баловался» написанием стихов, но очень этого стеснялся, и потому никому не показывал, пряча блокнот со стихами под книги в нижнем ящике шкафа.

«А ведь мне уже скоро сорок! Возраст для мужика немалый. И чего я достиг? Младший научный сотрудник на должности инженера-технолога в лаборатории какого-то „задрипаного“ НИИ в русской глухомани! Зарплата такова, что не знаешь: то ли смеяться, то ли обижаться. Совмещаю ещё на „десяти“ работах, лишь бы только свести к следующей зарплате „концы с концами“. Вечно уставший, невыспавшийся и раздражённый. Неужели я именно такой жизни хотел, когда учился? Да я по молодости, честно говоря, вообще не задумывался! Окончил институт, начал работать. Даже вопросов не задавал, вроде, „как все“ работал – и всё. А если что и не нравилось – терпел. Вокруг все знакомые так и говорили: „Терпи“, – мол, – „другие вон вообще устроиться никуда не могут, а тут, вроде, ещё не самое плохое место, хоть какая-то перспектива“. Ну и какая, к чёрту, „перспектива“? Помоложе был, начальник ещё предлагал: „Давай, Захар, ты парень ответственный, трудолюбивый. Готовь материал, защитишь „кандидатскую“. А там, глядишь, мы для тебя у директора должностёнку выхлопочем, будешь зав. отделом. А, может, и „ветку“ возьмёшь в одной из научных разработок, будешь в загранкомандировки мотаться!“ Какой там! Только попытайся дома в выходные обложиться литературой, да позаниматься – начинается женский „нудёж“: „Вот чего ты в выходные время теряешь? Пошел бы с ребёнком погулял!“ Или: „Опять сидишь, а время идёт! Лоджию когда обещал застеклить? До сих пор пальцем не пошевелил!“ Какая тут, к дьяволу, „кандидатская“! А теперь уж и не предлагает никто, и желания никакого нет ни к учёбе, ни к работе этой треклятой»…

Захар ещё немного отхлебнул из кружки и как-то быстро, даже немного нервно, доел все орешки из упаковки. Ему не становилось легче ни физически, ни морально. Он бегло обвёл взглядом помещение, в котором сидел, будто бы ища какой-то поддержки и, не найдя её, вновь отвернулся к окну и погрузился в мир так беспокоящих его мыслей.

«А возьми личную жизнь? Когда женился – мне было уже 26! Помню, мать после похорон отца стала совсем суетной, постоянно на ухо гудела: „Остепенись, чего ты их всё меняешь одну за другой? „Поперёк“ ищешь? Не найдёшь! Выбери нормальную женщину, да женись! Мне уж помирать скоро, а внуками и не пахнет. Мужик ты, или не мужик? Вон, Лизка, смотри как ухаживает за тобой: и постирает придёт, и борщ сварит, ну чем не жена? Чего тебе ещё надо?“ Да ничего мне и не надо было! Ну, не чувствовал я потребности жениться! Нет ведь, дурак, послушал мать, предложил Лизавете подать заявление! Сразу после свадьбы ещё хоть какое-то чувство было, вроде. Любовью не назовёшь, так, ближе к жалости: она- то искренна, вот и неудобно обижать… На море пару раз вместе съездили… А с годами всё хуже и хуже… Дашкой когда забеременела, я ведь чувствовал, что никакой семьи у нас уже не будет, предлагал ей аборт сделать. Она – ни в какую: „Как хочешь, а я рожать буду!“ Ребёнка она и вправду хотела. Да ещё, наверное, чувствовала своей женской „чуйкой“, что отдаляюсь я от неё, удержать ребёнком хотела… Ну, на какое-то время получилось… А что сейчас? Домой меня не тянет, даже общих тем с Лизой не стало, вроде и поговорить не о чем. Пока не видимся – ещё ровно всё. А как вместе больше двух часов – обязательно „погавкаемся“! Про „супружеское ложе“ вообще молчу! Иногда рядом ложимся, она начинает гладить, а у меня – чуть не до отвращения доходит! Ну, разве это нормально? Поэтому и любовницы появляются одна за другой: я ведь будто „замену“ ищу, а она „фальшивая“, замена эта! Тянет сменить на „настоящее“, меняешь – а „настящего“ опять нет… Дашку люблю, хочется с ней по- больше времени проводить, да не получается всё: то я на работе, или „в загуле“, то она в школе, или с подружками. Да и мала ещё, под мамину „дудку“ часто поёт, не пооткровенничаешь с ней… Вот и существуем каждый в своём „мирке“: в одной квартире, вроде, а общаемся – как будто на разных планетах живем… А вокруг все поют: „Ребята, вы такая дружная семья!“ Тьфу! Противно. Сил моих нет больше так, Господи!» Захару стало вдруг жалко себя почти до слёз. Слёзы даже навернулись ему на глаза. Он смутился, огляделся: не заметил ли кто его «слабости»? И чтобы скрыть за кружкой проявляющиеся на лице «немужские» чувства, быстрыми глотками допил пиво. После чего встал и уверенно пошёл к стойке за «добавкой». Возвращаясь за свой столик, Захар заметил, что пиво в кружке его соседа остаётся практически нетронутым, хотя прошло уже достаточно большое количество времени. Для подобных заведений было огромной редкостью, чтобы кто-то смаковал купленные напитки, наслаждаясь их вкусом. Усаживаясь на стул, Захар удивлённо посмотрел на лицо сидящего напротив мужчины. Он отметил, что и лицо у мужчины как-то не подходит для такого заведения, как «Закусочная»: слишком оно благородно, что ли. И как будто Захар его где-то уже встречал… Впрочем, настроение у Захара было далеко не романтичным, к новым знакомствам и беседам никак не располагающим, и он, глотнув пива, вновь погрузился в невидимый мир своих размышлений.