Олег Селютов - Сатурналии эры стабильности

Изгнание – вот она, высшая мера наказания. Цивилизованная, гуманная мера. И тоже, заметьте, имеет корни в глубокой древности, освящена традицией. При всей ее цивилизованности и гуманности эта мера очень эффективна. В самом деле, кому захочется из рая безопасности и гарантированных благ переместиться в дикую Западную Пустыню или другие земли, откуда ушло или куда еще не вернулось Государство? Впрочем… Можно допустить и такое, однако Айвену ничегошеньки о подобных экстремалах не известно.

То, что полностью и навсегда уничтожить преступность очень сложно, если вообще возможно, Лучшие, конечно же, понимали. Уж кто-кто, а они-то понимали. Что смогли исправить – исправили, остальное встроили в систему, сделали ее частью. Так появилась каста тагов. По сути, такая же каста, как и остальные. Пусть многие недолюбливают тагов, это естественно. Точно так же люди не любят змей или пауков. Своего рода пережиток.

«Но зря я все-таки девушку обидел, – снова подумал Айвен. – Ох, зря! Какому-то наваждению поддался. Нужно держать себя в руках, не терять самоконтроля. Гражданин я или нет, в конце концов. Как сказал кто-то: «Ты Лучшим можешь и не быть, но гражданином быть обязан».

Айвену нравилось бывать в Москве. Конечно, отправляясь в рейс, он всякий раз недовольно ворчал – наверное, это было заложено в генах, ведь точно так же ворчали и его отец, и его дед. С большой вероятностью и прадед, и прапрадед, и остальные пра-пра-пра (сколько бы их там ни было, этих самых пра), точно так же нудно ворчали перед дорогой. Хмурили брови. Сомневались в погоде, почесывались. Долго пили горячий утренний кофе, как бы оттягивая момент отъезда. Жаловались, ясное дело, на ломоту в спине, гастрит и геморрой – профессиональные болезни водителей-дальнобойщиков. «Ну почему Лучшие не найдут способ навсегда избавить нас от геморроя, – говорил отец. – Вот это было бы дело!» Теперь так говорит и Айвен (сам себе, ведь жены и детей он до сих пор не завел).

Можно даже сказать, что Айвен любил этот город. Ему были приятны широкие московские проспекты и обилие зеркальных поверхностей из металла и стекла, в которых отражались яркое солнце и небо с ватными облаками. Нравились Айвену и быстроглазые красавицы, одетые по моде – таких здесь было пруд пруди. В этом городе угадывалась какая-то другая жизнь, гораздо более светлая, легкая и свободная, чем жизнь Айвена. И ему тоже хотелось приобщиться этой легкости и свободы, да все как-то не удавалось.

Грузовому транспорту въезд в центр города без особого на то разрешения был запрещен, поэтому Айвен поступил так, как не раз поступал прежде – разгрузился по-быстрому, оставил машину на стоянке у базы и пешком отправился в сторону центра. «Для ночных клубов было еще слишком рано, „Собака“, конечно же, тоже закрыта. Это хорошо, есть время прогуляться, размять ноги. Ходьба, говорят, полезна. Дойду не торопясь, а если она окажется там…» Что произойдет, если девушка все-таки окажется в клубе, Айвен толком не знал, да и не хотел почему-то об этом думать. Он решил действовать по обстановке.

Если бы не эта странная встреча, все было бы по-другому. Как всегда было бы. Простая, но сытная еда в комплексе неподалеку от базы, пять минут на горячей от солнца лавке с зубочисткой в зубах – и в обратный путь. Ночью был бы дома. Спать в своей собственной постели всегда лучше, однако… Теперь Айвен оказался выбит из привычной колеи. И, если честно, был рад этому.

«Допустим, она будет там, – снова подумал Айвен. – Ну да, я подойду, конечно, извинюсь. Возьму «газ» или что она там предпочитает. Узнаю хотя бы, как зовут. Посидим немного, поболтаем о пустяках, если сложится. Почему бы нет? Моя совесть успокоится, а завтра на рассвете с этой самой чистой совестью я отправлюсь восвояси.

А если ее там не будет? Если с ней что-то случилось в дороге? Тогда что?“ Это опять влез другой, сомневающийся, Айвен, который всегда все портил своими неуместными вопросами и брюзжанием. „Ну, что тогда ты сделаешь? Пойдешь в полицию и скажешь – мол, подвозил тут девушку одну до города, не приключилось ли с ней чего? Ну-ну. А ты, спросят тебя в полиции, зачем ее подобрал? Законов не знаешь? Ну давай, садись и пиши, как все было. И права сдай.

Может быть, я зря туда собрался, в «Собаку» эту? Зачем мне это, в самом деле? Ведь и правда дурацкая затея. Да и вообще – очень нужны ей твои извинения, сам посуди».

Айвен замедлил шаг и, наконец, остановился в нерешительности, уставившись на высокий забор, в несколько слоев покрытый затейливыми разноцветными граффити (какие-то из рисунков и надписей были совсем свежими, какие-то потускнели – то ли на солнце выцвели, то ли дожди краску смыли). «Может, и правда, не стоит ходить туда. Даже если она придет, у нее же встреча. Наверняка ей не до меня будет. Да и вообще, кто я такой? Совершенно случайный человек, некий безымянный водила с трассы. Даже и не подвез.

С другой стороны, если уж решил идти, так иди. К чему эти сомнения. Даже если не будет ее, другие девушки будут. Это же клуб, мужик, там этого добра всегда навалом. Не зря хоть в Москве побываешь. Когда ты в последний раз куда-то выбирался, если не по работе? А придет она, так еще лучше! Извинишься, то да се… Мало ли. Оттянешься, отдохнешь хоть по-человечески. Давай-давай, иди, шевели поршнями!»

И Айвен пошел, с каждым шагом все уверенней и целеустремленней. Вскоре разрисованные одинаковые заборы промышленных зон сменились столь же одинаковыми блоками жилой застройки. В арках и проездах обнаруживались уютные внутренние дворы с детскими площадками. Но детей было совсем мало – оно и понятно, теперь их принято отправлять на лето в профильные интернаты. Наступал августовский вечер, и густели синие тени, стекавшие к подножию высоких зданий, и в глубине дворов уже начинала клубиться понемногу прохладная темнота, такая приятная после жаркого дня.

Когда Айвен достиг центра, уже зажглись электрические фонари, и повсюду разлились эти белые лужи искусственного света – немного голубоватые, как обезжиренное молоко. С наступлением темноты улицы все больше наполнялись людьми, и каждый, кто проходил под таким молочным фонарем, на несколько секунд становился совсем беззащитным – словно голый человек, которого окружает множество одетых людей. Поэтому Айвен подсознательно старался идти так, чтобы избегать фосфоресцирующих луж света или, если иное было невозможно, проходить по самому их краю. Наверное, со стороны такое маневрирование казалось довольно странным. Но Айвен не думал об этом, его занимали совершенно другие мысли.