Олег Селютов - Сатурналии эры стабильности

Наконец, он вышел к хорошо знакомой площади Справедливости. На площади, как обычно, толпился народ – в основном, молодняк. У находящейся в центре площади высоченной граненой стелы (в стиле эры Стабильности), уходившей в чернильное небо и терявшейся в буроватой ночной хмари, была установлена просторная, украшенная мерцающими разноцветными гирляндами платформа – очевидно, предполагалось какое-то культурно-массовое мероприятие. Айвен направился к компании что-то весело обсуждавшей молодежи. Вежливо дождавшись паузы в разговоре, спросил, как пройти к «Собаке» (навигаторов Айвен отродясь не имел – из принципа).

– «Собака»? – переспросил парень, подняв бровь. – Ну, что-то такое было…

Айвен кивнул.

– Я знаю! – вышла вперед невысокая круглолицая девушка, откинув падавшую на глаза челку. – Это вот там, за белым зданием, видите? Да-да, там. Идите прямо и увидите.

Айвен кивнул и скорчил забавную рожу. Девушка засмеялась в ответ, сверкнув брекетами. «Почему отзывчивые девушки обычно некрасивые?» – подумал Айвен, но не придумал ничего лучше, как молча кивнуть.

А молодежь все прибывала. Айвен спешно покинул людное место, вывернув на одну из улиц, радиально расходящихся от площади. Только Айвен завернул за угол здания, как в спину ему ударил плотный электрический звук – густой, выдувающий и без того недостаточно определенные мысли. «Э-э, вовремя я ушел, – обрадовался Айвен. – Пронесло. И они называют это музыкой? Да, странное поколение».

Действительно, клуб оказался неподалеку. Вход в ночную «Собаку» был украшен приметной вывеской – огромная собачья миска с торчащей из нее костью. Кость неравномерно пульсировала в темноте. Да уж, не пропустишь. Эта вывеска не вызывала у Айвена доверия. «А ты не брюзжи, – одернул себя Айвен, – нашелся тоже ценитель. Что ты в этом понимаешь? Ты в музее когда в последний раз был-то, знаток? А в кино? Отец любил кино».

Странное дело, но Айвен ощущал какое-то волнение, непонятно откуда оно взялось. Какую-то робость. Он остановился перед дверью и стал рыться в карманах, будто бы забыл что-то… Да что за ерунда! «Стой, – сказал себе Айвен, – ты же взрослый мужик. Возьми себя в руки! В чем дело?»

– Не знаю, – ответил Айвен. О, давненько он не появлялся, это Айвен-подросток. – Я не знаю, правда!

– Осмотрись, возьми чего-нибудь и жди, раз пришел уже. Давай!

Тяжелая черная дверь скрипнула пружиной. В клубе было темно и пахло «газом», этот специфический кисловатый запах удовольствия. Что-то довольно мелодично звенело и брякало – оглядевшись, Айвен заметил в низком потолке черные круги динамиков.

За стойку Айвен садиться не стал, потому что ему не хотелось торчать на виду в незнакомом месте. Посетителей, впрочем, оказалось немного – может, по меркам москвичей, было еще слишком рано. Худенькая равнодушная девица в строгой белой блузке и черном фартуке приняла заказ. Через минуту перед Айвеном возникли красно-оранжевый жестяной баллон и пластиковое блюдце с булкой, между двумя половинками которой были зажаты лист салата и аппетитный кусок пористого искусственного мяса. Салат оказался настоящий.

Айвен сделал пару вдохов. Почти сразу забегали по телу знакомые «мурашки», голова стала пустой и легкой, как воздушный шарик. Айвен расслабленно откинулся на спинку стула, приготовившись ждать.

Время от времени в клуб входили новые люди, но кто-то и уходил, так что «Собака» все время оставалась полупустой. Понемногу Айвен окончательно успокоился. Вытянул ноги под столом (они приятно гудели от долгой ходьбы), а затем вообще снял кроссовки, оставшись в носках – так стало совсем хорошо. Негромкая однообразная музыка не беспокоила, скорее наоборот. Жизнь налаживалась.

Только Айвен собрался взять второй «газ», как вошла она.

Айвен невольно подался вперед, нашаривая ногами обувь и собираясь встать, но навстречу девушке уже торопился высокий смуглый парень. Он подхватил ее под руку и, шепча что-то на ухо, увел в другой угол, куда-то за широкую колонну.

– Вдруг какой-то паучок нашу муху уволок 9 9 Вдруг какой-то старичок Паучок Нашу Муху в уголок Поволок… (К. И. Чуковский, «Муха-Цокотуха») , – пробормотал Айвен. Он не был уверен, что девушка его заметила. Скорее всего, она не заметила. «Святой Дизель, все-таки как темно здесь, в „Собаке“. Что, лампочки у них кончились?»

Теперь Айвен пожалел, что забился в самую темноту. Ну, ничего не поделаешь, придется подойти самому.

Айвен поднялся и даже успел сделать несколько шагов, как вдруг девушка, сопровождаемая своим смуглым спутников, неожиданно появилась перед Айвеном. Она тут же заметила его, глупо улыбающегося, вставшего столом посреди зала, и глаза ее расширились от удивления. Смуглый парень замедлил шаг и тоже посмотрел на Айвена – нагло так посмотрел, с вызовом, и даже, как показалось Айвену, с ухмылкой превосходства. А девушка коротко кивнула Айвену и пошла к выходу. И все, ничего больше.

Собственно говоря, все это длилось какую-то пару секунд. Айвен, чувствуя себя полным идиотом, развернулся на сто восемьдесят и деревянным шагом вернулся за свой столик. «Ну и зачем я сюда шел, – думал он с горькой досадой, – зря только подошвы топтал. Ну вот, опять все не так, как нужно. Да еще этот, который с ней… Москвич. Паучок-москвичок. Может, надо было догнать и врезать ему?» – «Ага, – скептически ухмыльнулся тот, другой Айвен, – чтобы с тебя баллы в ноль списали за хулиганство. Иди, догоняй, пока далеко не ушли!»

Но Айвен сел и направил в рот струю «газа». Ох, и мерзкая же штука. Гадость. Кислятина. Айвен поморщился, обтер губы тыльной стороной ладони, чтобы избавиться от неприятного привкуса, и двинулся к выходу. С площади доносился грохот музыки. Отыскав табличку с названием улицы и номером дома, Айвен вызвал такси и отправился в мотель, который находился на окраине города – где-то недалеко от базы, возле которой осталась машина.

Полночи ворочался в кровати – то казалось, что слишком душно, то подушка не так лежала. Комната была маленькая, и густая темнота давила грудь, так что приходилось дышать глубже и чаще. Вконец измучившись, Айвен встал, раздернул затхлые плотные шторы и открыл окно, впустив внутрь свежий ночной воздух. Небо, подсвеченное городскими огнями, было тусклым и почти беззвездным. Окно выходило на обнесенный забором, перепаханный гусеницами тяжелой техники пустырь, который, очевидно, представлял собой строительную площадку – под фонарем лежали какие-то блестящие металлические конструкции, а посреди пустыря угадывалась глубокая яма, из которой торчала к небу коленчатая лапа робота-экскаватора. «Под фундамент роют», – догадался Айвен, и от банальности и этой мысли, и стоящих за мыслью человеческих занятий ему сделалось вдруг невыносимо тошно, как от несвежей жирной пищи. Айвен лег грудью на подоконник и свесил голову за окно, но рвотный позыв больше не повторялся.