Дима Босяченко - Две повести о страхе и любви

Её же трясло. Нужно было остановить эти немыслимые вибрации тела, пока они не захватили и душу. Он отвёл её в душ. Включил еле тёплую воду и крепко схватил её за бедро. Потом талию, руку, сжав кожу до синяка.

– Успокойся! Просто дыши. Дыши и ни о чем не думай. Я рядом. Все будет хорошо. Верь мне!

И её отпустило. Дрожь ушла. Она поверила. Она всегда верила ему, когда он так просил об этом.

От резкого расслабления по ногам с новой силой потекли околоплодные воды.

Сумка была собрана. Оставалось только одеться самим. Май был холодным. А в ночи становился ещё холоднее.

– Я отвезу.

– Нет, давай на скорой.

– Самим быстрей будет – зачем терять время? Сама знаешь, какие у нас скорые…

– На скорой. Так безопаснее.

– Алина…

– Лёня, хватит, прошу тебя! Я знаю, ты можешь, но мне так спокойнее – у них опыт, оборудование в машине есть, уколы там, если понадобится. Мне давно не двадцать пять, и ты прекрасно знаешь, как протекала у меня беременность.

– Я понял. Извини.

Алина проверяла родильную сумку – всё ли на месте. Леонид воспользовался минутой, забежал в ванную комнату, достал, припрятанный там ингалятор и припал к нему, как алкоголик к бутылке. Вдохнул прохладного аэрозоля раз, другой. И третий. И ещё раз. Задышал.

– Лёня, ты скоро?

Скорая приехала быстро. Алина даже успела шутливо закатить глаза, пожурив Лёню за его ворчания на этот счет.

Врачи заботливо утрамбовали Леонида с Алиной в кузов, дали плед.

– Куда едем, в ближайший?

– Нет, – Леонид сунул врачу бумажку договора с роддомом.

– Туда можем не успеть, почти два часа ночи – мосты скоро разведут и что делать будем?

– Нужно туда, – отрезал Леонид.

Врач посмотрел на Алину.

– Понимаете, там детская реанимация есть хорошая. Лучше именно в этот родом, – улыбка не сходила с лица Алины, несмотря на схватки.

– Ну, хорошо, попробуем. Но рискуем.

Завелись.

Двигались аккуратно.

Алина периодически постанывала, держась за живот. Леонид охватил её руками за плечи. Он кусал губы. То и дело смотрел на часы. По его ощущениям – водитель ехал слишком медленно, хотя ночная дорога была пуста, ловил каждый красный свет. На очередном светофоре Леонид не выдержал. Он живо подсел ближе к кабине, так что ни врач, ни Алина не успели его становить, и заговорил водителю почти в ухо.

– Друг, мы же на скорой, дороги пустые – врубай мигалки и погнали уже!

– Ты мне не начальник! Вернись на место, а то высажу обоих!

Леонид сжал скулы, залез в боковой карман кожаной куртки. Достал удостоверение. Жёстко сунул красную корочку в нос водителю, почти ударив.

– Теперь начальник! Быстро врубил сирену и чтоб без остановок, на спидометре девяносто минимум! Все понятно?

Предписания были исполнены.

– Терпеть не могу, когда ты так делаешь! – шепнула Алина мужу.

– Я сам, но сейчас тот случай, когда меня можно простить.

Оба улыбнулись. Леонид ещё крепче обнял Алину, согревая и успокаивая её теплом своей ледяной безмятежности, силой объятий.

Леонид кивнул на живот.

– Может всё-таки кесарево?

– Нет. Я должна сама.

– Я могу повлиять на твоё решение?

– Нет.

– Алина, он переношенный, двойное обвитие.

– Я в курсе. Врачебных показаний нет. Ты просто хочешь перестраховаться.

– Естественно хочу! Тебе сорок лет, ты знаешь сколько…

– Да, я получше твоего знаю статистику поздних родов! Даже не представляешь сколько всего я уже перечитала на эту тему.

– И что?

– Я должна сама. Мне важно.

– И как это называется?

– Я не знаю. Давай, ты мне скажи?

– Эгоизм. Слепой, неподвластный уму эгоизм.

Алина отсела.

– Я рискую собственной жизнью ради того, чтобы он появился на свет. Ради того, чтобы ты, наконец, стал отцом, а мы настоящей семьей! И ты называешь меня эгоисткой?

– Хорошо. Тогда поправь меня. Просто я пытаюсь и не могу понять твои мотивы.

– Господи, Лёня, ты можешь хоть раз в жизни, хотя бы на минуту перестать быть следователем!? Перестать работать? Мотивы, алиби, вердикт… Нет их, нет! Просто я так чувствую, мне всего лишь это необходимо, я верю, что так будет лучше! Для нас обоих, – Алина погладила живот, – Такая мотивация тебе понятна? Сомневаюсь.

Оставшийся путь провели в молчании, успев переехать мосты.

Когда пришло время он вымыл трижды руки – водой, мылом, спиртовым раствором. Старательно надел полученные халат, маску, шапочку и вошёл в палату.

Алина ходила туда-сюда и выраженно дышала. Она вся обратилась в дыхание, не сразу его заметив. Но скоро подняла мокрую голову – все лицо мокрое, черты растеклись по овалу. Она измученно улыбнулась и была во всём своём страдании и размякшести отчего-то особенно хороша.

Акушерка не дала им обняться.

– Ощущается давление на прямую кишку?

– Да. Очень сильное…

– Хорошо, значит головка малыша уже опустилась в таз, скоро будем рожать. Муж, помогите ей лечь! – акушерка ушла за врачом.

– Как ты?

– Не знаю. Так, как никогда ещё не было.

– Страшно?

– Очень.

– Не волнуйся, я буду рядом.

– Уверен?

Врач был стремителен, с подвижной мимикой. И еще он был крупным молодым мужчиной. Не церемонясь, он тут же проверил раскрытие.

– Раскрытие полное. Во время схватки есть желание потужиться?

– Да.

– Хорошо. Тогда начинаем. Так давайте быстренько КТГ сделаем.

Медсестры стали подключать аппарат.

– Ну что, муж, у вас последний шанс. Решайте сейчас – остаетесь или ждёте за дверью? – лукаво спросил доктор.

– Остаюсь.

– Принято. Становимся у изголовья кушетки, никаких лишних движений и передвижений – по палате не ходим! Куда не надо не заглядываем, желательно оставаться на одном месте. Держать за руку можно, ласковые слова тоже нужны, но не часто и тихо, шёпотом на ушко, потому что мы с роженицей начнем сейчас активно общаться. Всё ясно?

Леонид нехотя кивнул. Он давно отвык от такой манеры общения с ним. Однако все исполнил. Врач посмотрел на монитор, который выводил узоры биения сердца ещё не родившегося человека и выразительно нахмурился – вероятно иначе не мог.

А после начался туман. Туман из слов, звуков, шумной пульсации в ушах, торопливости, которую так не любил Леонид, тревог, домыслов. Где, чьи были голоса, он уже не различал, и происходящее кружилось единым ворохом событий, густо и беспорядочно замешанных в пространстве и времени, так что первое утратило очертания, а второе прекратило свое привычное течение. Наблюдаемое все более стало походить на сон, на тот самый сон и от этого Леониду стало невыносимо жутко. Он схватился за сердце, но не от боли – там в боковом кармане куртки или пиджака его всегда ждал маленький потайной ингалятор, но куртка висела на вешалке в комнатке перед родильной палатой. Леонид снова ощутил, как чья-то рука не просто смертельно схватила за горло, но влезла в рот и дальше в глотку, пищевод и, разворошив органы, добралась до самых легких, которые начала сдавливать, спускать, как надувной матрас, изгоняя оттуда последние глотки кислорода.