Андрей Прокофьев - Возле кладбища: одинаковые люди

А вывеска-схема была изготовлена недавно, и этим она совершенно не вписывалась в общую обстановку, нарушала устоявшийся колорит. Но все же только на ней можно было изучить нехитрые маршруты трех кладбищенских дорог и увидеть два имеющихся перекрестка. Было напоминание о том, что здесь нашли свой последний приют несколько героев Советского Союза, несколько академиков.

Я же потратил на изучение маршрутов от силы минуту. Принял решение, что мне будет достаточно пройти по крайней, правой дороге, а затем с её же помощью вернуться назад. После этого я двинулся дальше, и сразу отметил нескрываемое запустение. Только первые могилки на небольшом по площади пятачке находились в приличном состоянии, хотя и это не могло меня особо обмануть, потому что, оказавшись возле них, я сразу понял, что без труда нашел место захоронение героев, академиков, заслуженных деятелей науки и искусства. Только что будет далее, если даже здесь обволакивающим облаком витает что-то брошенное, несмотря на произведенную уборку – неухоженное, лишенное человеческого внимания, в нормальном смысле этого слова. Мертвым ведь могилы не нужны, им нет до них никакого дела. Им все равно, как выглядят эти: памятники, оградки, столики, фотографии – всё это нужно живым. Это их вотчина, их дело. Но живые успели превратиться в мертвых, нашли свое пристанище в другом месте, от этого окончательно умерли те, кто не имея возможности что-то изменить, оставался здесь, а может всё же…

…Мне стало не по себе, я уже видел, что ожидает меня здесь, и дальше шло мрачное предсказуемое запустение. Высокая трава скрывала оградки, покосились памятники, некоторые и вовсе валялись на земле. Почти сразу мой взгляд уперся в две провалившиеся могилы, за ними две кучи мусора, и удобное место для разворота автомобилей, которые и привозили сюда этот мусор. Я же наступил на картонную коробку из-под сока, чуть не потерял равновесие, после этого еще более ощущая себе незваным гостем, и не спрашивая разрешения у хозяев, – закурил. Табачный дым помог мне вновь почувствовать некоторую реальность, но дурманящий привкус ушедшего уже не хотел отпускать меня из своих объятий. Хорошо, что еще ласково заигрывал с горизонтом летний закат, было достаточно света, и совсем не смущала абсолютная тишина, не чувствовалось вакуумное одиночество, и еще неохота было обращать внимание на подходящие с восточной стороны мрачные тяжелые тучи, которые стремительно старались заузить вечер, сделать старое городское кладбище куда более естественным, чтобы я мог в полном объёме почувствовать весь местный колорит.

Я же продолжал не торопясь следовать дальше. Через минут пять почувствовал, что начал обреченно свыкаться с кольцом окружившей меня обстановкой города мертвых, а в какой-то момент заметил, что происходит нечто интересное. Я ловил на себе взгляды. Останавливался, не понимая, откуда это? Пока догадка, ознобом ни проползла по моей коже. Фотографии, на меня смотрят фотографии, они стараются, чтобы я ответил, чтобы я остановился возле них, и сейчас я до ощущения холода в крови, боялся, что одна из них вот-вот попытается со мной заговорить. Мне не хотелось этого, да и что себя обманывать, принять данную мысль я не мог, но она настойчиво просилась в мою голову, просто давила мне на виски, – и я был вынужден остановиться. Напротив меня была довольно заметная могила с высокой и лишь малость осевшей оградкой. Искусно вписывались между прутьями чем-то веселые якоря, от которых отходили ленточки, взятые с бескозырки, которая и сейчас украшала фотографию, с которой на меня беззаботно смотрел улыбающийся молодой матрос. Смотрел мне прямо в глаза, и шестьдесят с лишним лет исчезали в одно мгновение, за ними следовало еще какое-то время, отодвигая мрачную, конечную дату под фотографией, и мне казалось, что матрос никогда и не умирал, что он через секунду появится на дороге, пойдет в мою сторону, чтобы сообщить что-то важное. Но нет, я ощутил, что показалось. Огромная черная туча помогла мне, прогнав странную иллюзию. Я оценил её усилия, посмотрев вверх, а далее у меня в руках вновь оказалась сигарета, пополз белесый дымок. Я неуклюже покачнулся, сделал шаг, и меня вновь накрыло туманное облако. Теперь я отчетливо видел картину, в которой были двое – мужчина и женщина. Довольно пожилые, двигались они не торопясь, о чем-то разговаривали, в руках женщины была сумка, мужчина нёс самодельные грабли с короткой рукояткой. Не замечая меня, они оказались внутри оградки и сразу занялись уборкой. Делали это молча, почти не смотрели друг на друга, а небо не обращая внимания на мои мистические видения, темнело буквально с каждой секундой. Я докурил сигарету, лишь один раз повернулся в другую сторону, но когда мой взгляд вернулся, то родителей матроса уже не было. Передо мною оставалась лишь женщина, и она сильно постарела, но продолжала заниматься все той же уборкой, иногда тяжело вздыхала, иногда присаживалась на деревянную лавочку, возле которой стоял крохотный столик, и по-прежнему не замечала моего присутствия. А я сделал два шага в сторону от могилы моряка, затем осознанно остановился, уже точно полагая, что время обгонит меня в только ему доступной прогрессии. Я не ошибся, теперь я видел сгорбленную старуху, которая и не пыталась чего-то делать. Она просто сидела, она смотрела в мою сторону и так же, как и прежде, не видела моего присутствия, не чувствовала его, зато я хорошо видел какой тяжелой скорбью были наполнены её глаза. Я чувствовал, что мне не менее тяжело и поэтому сделал еще два шага прочь, сделал их спиной вперед и видел, как старушка растворилась прямо на моих глазах, а следом за ней стремительно начала менять свой облик могилка – она догоняла меня, она принимала в себя настоящее время. Секунды приравнивались к годам – это было жутко. Стиралась, блекла фотография, мистически, в один момент, росла выше и выше вездесущая сорная трава, ржавел металл, а когда начала оседать земля, – я не выдержал, я отвернулся и постарался покинуть это место быстрее.

Остановился я только когда достиг первого скрещения дорог. Стало совсем темно, легкий ветерок начинал вторгаться в засыпающую тишь, он же заставил меня ощутить приближение ночной прохлады, от того я прибавил ходу. С обеих сторон на меня продолжали смотреть застывшие на вечно фотографии, но я не отвечал им взаимностью, мне сейчас хотелось поскорее их покинуть: мужчин и женщин, стариков и молодых, красивых и не особо – их всех, тех, кто уже не сможет мне рассказать что-то важное для них, а от того куда более важное для меня, то, что мне хотелось бы знать, то, что само просилось стать моим, лечь строчками на бумагу – воскреснуть, сбежать от умиротворения погоста, и снова, пусть ненадолго, но стать живым. И я в эти секунды, в эти несколько минут понимал их, но всё одно хотел уйти, мог лишь обещать, без обмана, но и без осознания твердости – просто так, чтобы успокоить. У меня получилось, ноги принесли меня к выходу, где на дороге, в отдалении, уже зажглись высокие фонари, где встречая меня, желтым теплом горели окна первого дома слева от меня, за ним был второй по счету, дальше поворот, и прямая дорога домой.