Мари Веглинская - Тени забытых пиратов. Повести и рассказы

– Иди сюда, сын.

Я подбежал, обнял его и зарыдал.

– Брось, не надо. Ты решил свои проблемы?

Я кивнул, продолжая обнимать его.

– Вот и хорошо. Я же говорил, что все будет хорошо.

Он говорил уверенно и спокойно. Мне ужасно хотелось спросить, он ли это был, там, на песчаной куче, с оружием и в темной одежде. Но я не знал, как. Наверное, он бы удивился и спросил:

– Какой еще мужчина с ружьем?

Теперь я уже сомневался, что это было он. Даже был почти уверен, что не он. Почти. Да это было и не важно. Потому что я знал, что с этого момента мы всегда, всегда будем вместе. И все же я спросил кое-что:

– Папа, я что-то о тебе не знаю?

Он засмеялся и отстранил меня немного, чтобы смотреть мне в глаза, и ответил:

– Я ведь тоже не все о тебе знаю, правда. У всех есть свои секреты.

– Да, – я кивнул головой.

Отец снова обнял меня.

– Ну все, сын. Пошли чай пить. И есть. Бабушка пироги испекла. Я хочу, чтобы ты навсегда запомнил, что я всегда буду рядом, чтобы не случилось, ты можешь рассчитывать на мое плечо.

Убийцу Бешеного, Исмаила и Головы так и не нашли. Меня допрашивали в присутствии отца. Он был совершенно спокоен и все время говорил, чтобы я тщательно вспомнил все детали, ничего не упустил. Дело закрыли. Да если честно, все были счастливы и рады, что избавились от этого тирана. И только тетя Люда сильно горевала и все ходила на могилу непутевого сына. А мне эта история до сих пор не дает покоя. Я так и не знаю, был ли тот человек моим отцом, или кто-то иной, врагов у Бешеного было достаточно, хотя причин убивать его, пожалуй, ни у кого не было. В этой истории немало темных пятен. Наверное, я никогда не узнаю истины, потому что отец не расскажет, да я спрашивать его не буду. Пару лет назад, изучая по заданию редакции газеты, где я работаю, архивы Министерства обороны, я решил посмотреть дело отца и с удивлением обнаружил, что в той части, о которой он всегда говорил, как о месте службы, такого солдата никогда не числилось. Более, того, я выяснил, что в 1979 году, после призыва на военную службу, отец был направлен в учебную часть в Ташкент, а затем… Впрочем, это уже не имеет никакого значения. Потому что, пока он жив, я всегда могу рассчитывать на его плечо. А когда придет время, подставлю свое.

Вы не знаете Руфочку? Быть такого не может! Руфочку знают все. Уж видели вы ее точно. Это такая маленькая, щупленькая старушечка, вся седая, личико в морщинках, и каждая морщинка словно улыбается, отчего впечатление Руфочка производит очень доброе. Она будто вся светиться. Руфочка всегда аккуратно причесана, все на ней чистенькое, отглаженное, на голове непременная шляпка, в руках саквояжик, ходит она мелкими шажками, но очень быстро. И, несмотря на свои 85, очень бодра. Летом она уезжает за город собирать травы, а затем делает вкуснейшие настойки, и в воскресение, к пирогам (особенно ей удается яблочный) она непременно нальет вам заветные 20 грамм. Так вы еще не были у нее в гостях? Обязательно загляните. Руфочка гостям всегда рада. Она непременно достанет голубую скатерть, на которой еще ее дед гостей потчевал, поставит сервиз «с вензелями» (Руфочка утверждает, что сам император с императрицей, правда непонятно какие, из этих тарелок кушать изволили), выложит на стол все содержание холодильника и угостит Вас порцией замечательных историй по большей частью ею же выдуманных, но, поверьте, удивительно захватывающих. На Новый Год Руфочка обожает делать всем подарки, и не просто сунет Вам в руки какую-нибудь чашку или игрушку, а все обернет красивой бумагой, бантик пришпилит, еловую веточку вставит, так что если с утра настроение у Вас было неважное, то к вечеру обязательно поднимется. Вот только про Руфочку отчего-то все забывают, и она часто остается без подарков. Но она не обижается. Честное слово, не обижается. Она всегда говорит, что ей самой лично делать подарки нравится значительно больше, чем получать. У Руфочки несметное количество знакомых, тут тебе и композитор, автор страшно известных шлягеров, и художник, он все время выставляется на Крымском Валу, и мастерица по бисероплетению, ее вечно приглашают на телевидение, но у нее нет времени, и какой-то журналист, и чудный ортоп э д, и… В общем, кого только нет. Да, дел у Руфочки невпроворот. Так что напрасно злые языки клевещут, будто делать ей нечего, семьи нет, детей нет, живи и радуйся, пей по воскресеньям настойки, ходи в кино, сиди в библиотеках, приглашай гостей. А тут дети, как говорится семеро по лавкам, внуки, семья, работа… Нет, это не так. Дело в том, что Руфочка все делает для других. У нее есть мечта, чтобы все люди друг с другом дружили, друг друга любили и ценили. А она, Руфочка, будет в этом деле посредником.

Я никогда не могла понять, почему тетя Рая, а именно так и звали Руфочку, называла себя этим дурацким именем. В моем представлении Руфочка должна быть непременно толстой, черноволосой, с красными вульгарными губами, а тетя Рая легкая, как перышко, седенькая, почти прозрачная, а если и подводит губы, то только бледно-розовой помадой. Но сама Руфочка называть себя по-другому категорически запрещала, даже не позволяла прибавить к имени «тетя», или «баба», Руфочка и все тут. Это она все молодиться, злобно язвила Полина, соседка Руфочки по коммуналке. Тетя Рая была лучшей подругой моей бабушки. Они были знакомы с юности, вместе жили в Казахстане, вместе в эвакуации были в Сибири, затем вместе переехали в Москву. Была у них и третья закадычная подруга, Клавдия Ивановна, но она жила в Ленинграде, нынешнем Санкт-Петербурге, и потому виделись они крайне редко, хотя связь не обрывали. Бабушка всегда жалела Руфочку, и говорила, что все это ее дурацкое поведение, а именно так она и выражалась, надуманное, а на самом деле она совсем другая. При этом бабушка вздыхала и уходила на кухню. Когда бабушка умерла, Руфочка «досталась мне по наследству». Надо сказать, наследство это меня несколько утомляло, я была молодая и глупая, но с возрастом чувство жалости к одинокой Руфочке все же перевесило, и постепенно я стала бывать у нее все чаще и чаще. К тому же отвязаться от Руфочки было очень сложно. Она как конек-горбунок возникала перед глазами именно в тот момент, когда я намеривалась тихонько прошмыгнуть мимо ее двери и убежать. Руфочка радостно распахивала дверь и всплескивала руками: «Оленька, детка, как же ты выросла!» Не знаю, что она имела в виду, поскольку расти к тому времени я уже давно перестала, но Руфочка имела на этот счет собственное мнение. «Ты совсем забыла старуху, – продолжала она, сокрушенно качая головой, а затем хитро добавляла: – Сегодня я открыла мятную». И как-то так вышло, что время от времени забегать к Руфочке вошло в привычный график моей жизни. Я даже стала получать от этого удовольствие. Мне нравилась ее голубая скатерть, сервиз с вензелями, который они вместе с моей бабушкой когда-то купили в местном универмаге, нравились ее рассказы, нравилось то чувство удовлетворения и покоя, которое она вносила в мою жизнь. К тому же она знала историю моей семьи, была последним источником, из которого я могла узнать о жизни моей покойной бабушки. У Руфочки был какой-то загадочный племянник, которого никто никогда не видел, даже вездесущая Полина. Но он существовал это точно. О его появлении мы узнавали по коробкам конфет, о которых Руфочка как-то устало говорила «Племянник дал», именно дал, а не принес, не подарил. Где? Когда? При каких обстоятельствах? Об этом Руфочка не упоминала, просто дал и все. Надо сказать, что этот самый таинственный космический племянник имел вполне земные намерения: он был единственным Руфочкиным наследником и претендовал на ее площадь. Правда, с площадью не все было просто, дело в том, что наш дом (я жила этажом выше) представлял из себя жуткую рухлядь и подлежал выселению. Выселяли нас не одно десятилетие, хотя тысячи комиссий, обследовавших каждый сантиметр наших аварийных квартир, давно признали их не годными для жилья. Но мы продолжали сидеть на чемоданах, в то время как приватизировать жилплощадь нам не позволяли, как и прописывать кого-либо. Таким образом, племянник получить Руфочкину квартиру не мог, но он претендовал на ту квартиру, которую Руфочка получит взамен старой. Все мы, как люди выросшие в Центре, разумеется, уезжать никуда не хотели, но прав у нас не было никаких, и потому выбирали лучшее среди худшего. Для Руфочки выезд из Центра был смерти подобен, но, в конце концов, и она махнула рукой, доверив мистическому племяннику выбирать за нее. «Я все равно там долго не проживу», – вздыхала она. А племяннику, как выяснилось, было совсем не все равно, где он будет проживать, и потому он страшно капризничал, привередничал и выбирал, выбирал, выбирал, отметая Бутово, Марьино, Митино и прочее. На что надеялся, непонятно. Но Руфочке это было только на руку, поскольку она продолжала сидеть в Центре. «Умереть спокойно не дают», – сокрушалась она. «Да ладно, – язвительно вставляла Полина, – ты еще простудишься на наших похоронах».