Полина Денисова - Издательство

Делать мне по-прежнему нечего. Я полежал на кровати, пораскачивал матрас – удобно. Посидел на диване, просмотрел книги и музыкальные диски, но так и не попробовал ни ТВ, ни стерео – заглушать звуки снаружи не хочется, словно я могу пропустить нечто важное. На компьютер стараюсь даже не смотреть, включать его не просто не хочется – даже как будто страшно. Гоню от себя эти мысли. Осматриваюсь в кухне. Микроволновка, тостер, кофеварка с запасом кофе, сахар, несколько пачек чипсов и печенья. Две банки с джемом, молоко, содовая и упаковка пива в холодильнике. Три замороженных пиццы и полный контейнер льда в морозильной камере. Я выхожу на балкон. Как и обещали в Агентстве, из моего дома открывается вид на море, хотя даже со второго этажа я едва ли могу любоваться пляжем, скрытым за стеной кипарисов. Но теплый воздух все равно пахнет морем и субтропиками, солнце готовится живописно садиться прямо перед моим балконом, и если бы не резиновые дубинки и не скотская перевозка в трюме, я бы мог подумать, что попал в рай. Оценить размеры курорта я не могу, наш коттедж стоит в первой линии, а потому, перегнувшись через перила, и посмотрев по сторонам, я вижу только оранжевое здание слева и оливкового цвета дом справа. Наверняка, здесь имеется и ресторан, и главный офис, или как там называется контора по расселению. Ведь не специально же для нас выстроили всю эту красоту? Не успев додумать эту мысль, я понимаю: а ведь номер, и мебель, и само здание выглядят совершенно новыми! Я выхожу на кухню и с пристрастием обследую микроволновую печь и холодильник. Потом прохожусь по гостиной, шарю в щелях диванных модулей, в спальне проверяю внутренние швы наволочек и простыней. Сомнений не остается – до меня здесь никто не жил, я здесь первый.

Я слышу, как внизу открывается дверь, затем раздается звук передвигаемого кресла, щелкает зажигалка и до меня доносится приятный, ароматизированный дым. Вероятно, Дэвид, как и я, оглядевшись, не придумал ничего лучшего, чем выйти на балкон. Я тихонько присаживаюсь на краешек ротангового кресла, прислушиваюсь. Сосед никак не проявляет себя, лишь сизый дымок его сигареты тает в вечернем воздухе. "Интересно, а ужин сегодня запланирован?", – думаю я, и почти сразу где-то недалеко затарахтел двигатель. Я едва не подпрыгиваю, но тут же, устыдившись, уговариваю себя, что меня нисколько не интересует, кто и зачем катается по территории. Сосед тоже не издает ни звука. Так мы и сидим друг над другом, глядя, как по дорожке в нашу сторону едет мотороллер с тележкой. Молодой паренек азиатской внешности с огромными стереонаушниками, бойко разворачивается, выскакивает из-за руля и, пританцовывая, откидывает крышку одного из массивных пластиковых контейнеров, рядами стоящих в тележке. Сверившись с блокнотом, кивает сам себе и жестом заправского официанта одновременно выхватывает из большого два контейнера поменьше, и, круто развернувшись и подняв их над головой, танцующей походкой идет к нашему входу. Скоро раздается мелодичный звонок, и я, зачем-то выдержав паузу, открываю дверь. Широко улыбнувшись куда-то мне за плечо, паренек, по-прежнему с наушниками на голове, протягивает мне контейнер. Коротко кивает и весело сбегает вниз по лестнице.

Я снова выхожу на балкон и прислушиваюсь, даже слегка перегибаюсь через перила. Дэвид явно устраивается на ужин здесь же, я слышу, как он шумно вскрывает контейнер и звенит приборами. Характерным хлопком слетает крышка пивной бутылки, я вижу, как она по дуге улетает в кусты. Сосед чертыхнулся. Я тихонько убираюсь внутрь – сидеть и есть вот так друг над другом, знать о соседстве, но не перекинуться даже парой фраз, кажется мне глупостью. Остаток вечера я маюсь, так и не придумав себе никакого занятия. Время от времени подслушиваю за Дэвидом, вдыхаю запах его сигарет (вечером он закурил трубку), и просто валяюсь на диване, чутко прислушиваясь к любым звукам снаружи. Около полуночи отправляюсь в спальню, и уже почти засыпаю, как вдруг подскакиваю от наконец сформировавшейся в мысль тревоги. Встаю, подхожу к входной двери. Замка на ней нет. Ни ключа, ни защелки, ни цепочки. Ничего – простая дверная ручка, какие обычно ставят на межкомнатные двери в квартирах. Я тихонько открываю дверь и обследую ее с другой стороны. Ничего.

Сон проходит окончательно, и сколько я ни уговариваю себя, что ничего сверхненормального в отсутствии замка на двери нет, тревога лишь усиливается. Около четырех утра поднимается сильный ветер, шумит в деревьях, хлопает открытой балконной дверью. Тянет дымком – Дэвиду тоже не спится.

– Вам известно, какими тиражами выходят сегодня книги?

У Майры Ковач оказался неожиданно низкий и могучий голос, он обволакивал своими низкими частотами так, что даже когда она замолкала, звук словно оставался висеть в воздухе. Майра – брюнетка в стиле "вамп" с острыми ярко-красными ногтями и такими же губами. Ей, наверное, под сорок, а значит, ее можно поздравить с блестящей карьерой.

– Вы не ответили, Феликс. Я спросила про тиражи. Вы вообще знакомы с темой? Хоть приблизительно – десять тысяч, одна тысяча, миллион? – Она медленно, с паузами, задавала вопросы один за другим, а я сидел истуканом и тонул в вибрациях ее мощнейшего контральто.

– Думаю, пять тысяч, – постаравшись придать голосу уверенности, наконец произнес я. По сравнению с Майрой я прозвучал жидко. Откашлялся.

– У меня для вас новость, Феликс Ворд! – мадам Майра нависла над столом. – Три тысячи, и это если повезет! А для автора без имени даже две тысячи – роскошь невообразимая!

Я промолчал. Что я мог ей сказать? Я ведь писатель, не издатель. Ни к чему мне ее математика. И незачем медленно расстреливать меня своими дурацкими вопросами про тиражи. Когда ехал сюда, думал: если пригласили на беседу, значит, будут печатать. Успел даже накануне успех отпраздновать. А теперь сижу в огромном футуристическом офисе главного редактора крупного издательства и чувствую себя школьником, которого отчитывает горластая директриса. На столе Майры зазвонил телефон, она зычно ответила, предоставив мне несколько минут для размышлений. Что я здесь делаю? Пытаюсь продать свой новый роман. Это нормально – любой писатель хочет продать свое творение, и желательно дорого. И дело не только в деньгах, дело в оценке. Но вместо обсуждения пунктов контракта на меня сваливают депрессивные цифры тиражей. Может, это просто отказ? Тогда зачем меня пригласили? Я получил за последние годы множество отказов, но ни за одним из них к главному редактору издательства меня не приглашали. Отказывают обычно… никак, просто ты никогда не получаешь ответа. Раньше я ждал, едва отправив очередную рукопись в редакцию, буквально терял покой. Постоянно мониторил почту, не выпускал из рук телефон, по несколько раз в день проверял в нем громкость. Но годы и сотни отказов закалили меня, и теперь все иначе. Я не только перестал ждать и переживать, я попросту не помню, от кого и на что я жду ответ. Отказы закалили меня настолько, что сделали не только нечувствительным, но даже в нужном месте ослабили мою память. И когда раздался звонок из Агентства, я не сразу сообразил, о какой именно рукописи идет речь. Я попросту не помнил, когда и что именно им отправлял. Сейчас, сидя перед мадам Майрой, я внезапно понял, что до сих пор не знаю, о чем у нас с ней идет разговор.