Людмила Разумовская - Русский остаток

Они (безотцовщина!) не знали и не чувствовали этого слежения. Тем отраднее было Александру Степановичу невидимо помогать им, когда требовалась помощь, и он всегда незримо появлялся и спасал ситуацию. Так через своих людей он помог сыну остаться в Строгановском училище, откуда его хотели изгнать за антисоветское поведение, или когда Сергею нужно было получить белый билет, так как разумно полагал, что из него никогда не получится хороший солдат. Вот ведь не стал же он освобождать Бориса. Впрочем, Борис звезд с неба не хватал и особых хлопот у отца с ним не было.

И вот теперь, стоя у окна в своем великолепном кабинете, Александр Степанович нервничал еще и оттого, что должен был впервые встретиться со своим первенцем лицом к лицу. Первенцу же и в страшном сне не могло присниться, кто его вызывает на допрос.

– Проходите, Сергей Александрович, садитесь, – ему доставляло удовольствие называть сына по отчеству.

«На кого же он больше похож? – думал генерал, вглядываясь в красивые, выразительные черты сына. – На мать? Пожалуй. А вот лоб и подбородок – мои».

– Кýрите? – спросил он и бросил на стол пачку дорогих импортных сигарет.

– У меня свои, – усмехнулся Сергей, доставая трехкопеечный отечественный «Дымок».

«Вот и когда улыбается, тоже… что-то неуловимое мое», – продолжал разглядывать сына Евдокимов.

Оба закурили.

– Значит, хотите уехать, Сергей Александрович? – взял быка за рога Евдокимов.

– Хочу, – искренне ответил Сергей, ясными глазами взглянув на Александра Степановича.

– Как же так, государство вас учило, заботилось…

Сергей пожал плечами.

– Сердцу не прикажешь, – лукаво улыбнулся он.

– Бросьте, Евдокимов. Вы, кстати, заметили, мы с вами однофамильцы? – попробовал пошутить генерал.

– Уже нет, – скромно возразил Сергей. – Теперь у меня фамилия жены, американской подданной.

– Ах вот как! – вспыхнул генерал. – Решили, значит, все поменять – и родину, и фамилию?

– Решил.

– Так… Ну а мать не жалко бросать? Как, отец-мать отпускают?

– У-у… – Глаза у Сергея сузились и стали походить на кошачьи. – Что же это мы с вами, Александр Степанович, в кошки-мышки играем? Вы же все про меня знаете. Отца у меня нет. – Он прямо посмотрел в глаза Евдокимова.

Генерал вздрогнул. «Знает или не знает? Неужели знает?»

– Мать больна…

– Вот именно! – зацепился Евдокимов. – Оставляете больную мать на произвол судьбы!

– У меня есть брат, и вы прекрасно знаете, он через месяц демобилизуется.

Генерал сник.

– Значит, ничего и никого не жаль оставлять, – констатировал он.

– Нет, одного человека жаль, – снова улыбнулся Сергей.

– Кто же это? – встрепенулся Александр Степанович.

– Так я вам и скажу, – дразнил генерала Сергей.

– Галá из Ленинграда, – усмехнулся тот, догадавшись.

– Вы что, следите за мной?! – рассвирепел вдруг Сергей.

«Конечно! А ты как думал? Мальчишка! Щенок! Сопляк!» – гневно сопел про себя генерал, но, сдержавшись, сказал:

– Следить не следим, а на выставках иногда бываем. Очень выразительная девушка.

– Вы, собственно, зачем меня вызвали? – сухо спросил Сергей. – Запретить мне выехать вы не можете…

– Не можем. К сожалению.

– Тогда… «какого черта вы меня мурыжите?» – продолжил про себя Сергей.

– Побеседовать хотел. Может, одумаешься…

– Мы с вами уже на «ты»?

«Дурак, дурак, – думал Александр Степанович. – Пропадешь!» А вслух:

– За учителем вашим едете, Эрнстом Неизвестным… Далась вам эта заграница… медом намазана… Бросаете Родину… ради сраных долларов! Нет, – с чувством вдруг произнес генерал, – прежняя эмиграция – не чета вам! Да чтоб только одним глазком на родину поглядеть, воздух ее нюхнуть – в лагеря шли, на смерть! А вы!.. – Он презрительно скривился не договорив.

– Александр Степанович, если вы такой патриот, отчего же вы заграничные курите, а я, такой-сякой предатель родины и прохвост, московский «Дымок» смолю?

«Оттого, что у такого дурака денег никогда нет и не будет!» А вслух:

– Я вообще не курю, – и загасил сигарету. – А «Мальборо» – так, для гостей.

– Значит, и гости ваши такие же дерьмовые патриоты, как вы. – И наклонившись, глядя прямо в лицо генералу, сказал: – Дай вам волю – вы первые на Запад рванете. «Мальборо» – это только начало. А там – мерседес, виллы, Канарские острова… Знаю я вас, чекистов! – И он рассмеялся.

– Что?! – побагровел Евдокимов. – Вон! Вон отсюда! Сейчас же! Негодяй! Паршивец! Вон! Трофимов! – заорал он. – Вышвырни этого гаденыша вон!

– Всего доброго, – вежливо сказал Сергей.

Трофимов уже заламывал ему руки.

– Без членовредительства, Трофимов! – выдохнул генерал. – Пусть убирается ко всем чертям! Скатертью дорога!

Оставшись один, генерал еще долго не мог отдышаться. Потом достал валидол, положил под язык, лег на диван и погрузился в мрачные думы.

Домой он пришел не в духе.

Оксана Григорьевна, за двадцать лет совместной жизни научившаяся понимать настроение мужа по одному лишь хлопанью входных дверей, знала: сегодня с домашними проблемами лучше к нему не подходить. Но вопрос не требовал отлагательств.

– Шурик, – сказала она с волнением. – Верочка приходила со своим. Они… они собираются расписаться!

«Началось!..» – подумал Евдокимов и недовольно спросил:

– С кем это?

– Да с Васькой же!.. С Таганки… – плаксивым голосом сказала Оксана, зная нелюбовь супруга к непослушливому, вольномысленному театру.

– С этим… антисоветчиком?!

– Ему уже заслуженного дают, – вступилась Оксана Григорьевна за потенциального зятя. – И в газетах хвалят!

– Скажи Верке: через мой труп! – рявкнул Евдокимов, но он уже больше не был способен на громы и молнии, весь запас их он израсходовал на своего любимого первенца, сына Анны Капитоновны, его первой, шизофренической жены.

Галина училась на пятом курсе, пора было задуматься о дальнейшей судьбе.

Уехать по распределению из Ленинграда она уже не могла, настолько приросла к этому гибельно-роскошному городу. Остаться же, не имея прописки, можно было в двух случаях: выйти замуж или поступить в аспирантуру.

Выходить замуж ей не хотелось, да, честно говоря, и не за кого. Все силы она бросила на учебу. Ей удалось на отлично защитить диплом и остаться в аспирантуре.

Домой за все эти годы она не ездила ни разу, отделываясь несколькими открытками в год: жива, здорова, учусь хорошо, все в порядке, Галина. В ответных письмах мать также была немногословна, хорошо понимая, что дочери неинтересна их нищая, жалкая жизнь и бесконечная, беспричинная ругань.

Галина сообщила матери о поступлении в аспирантуру, но приехать навестить родных отказалась.

В сентябре появился в Ленинграде Женя. Он приехал на новеньких жигулях по делам. А может, и не по делам, а просто, чтобы повидаться с Галиной, кто знает: вдруг на этот раз ему больше повезет? Он нашел ее в университете и пригласил пообедать в ресторане Дома актеров на Невском.