Людмила Разумовская - Русский остаток

«Господи, что же я делаю? – пронеслось у нее в голове. – Ведь это ребенок! И какая чудесная бабушка… и мама… Надо бежать!..»

Но уже было поздно рассуждать, оценивать и тем более бежать.

Вихрь его первого юношеского любовного жара и ее ностальгически чувственная жадность закружили им головы, и, как затаившийся в темноте разбойник, внезапно набросилась на них страсть и мгновенно смяла обоих.

Галина вернулась домой за полночь.

– Я уж думала, ты останешься у него ночевать! – язвительно набросилась на нее Татьяна.

Галина улыбалась не отвечая.

– У нас роман с юным греком?

– Почему греком? – рассмеялась Галина.

– Ну, феодосийцем, кафцем, неважно. Два художника для одной биографии, по-моему, это слишком, – резюмировала она. – Чай будешь?

– Спасибо, нет.

– Ну хоть расскажи, чем тебя угощали?

Галина, не раздеваясь, легла на кровать.

– Домашним вином. Домашними пирогами. Домашними фаршированными перцами, – с удовольствием перечисляла она.

– С ума сойти! С тобой, что ли, сходить? Или теперь меня уже не приглашают?

– Теперь уже нет.

– Третий лишний?

– Вот-вот.

– Ты что, серьезно с этим мальчиком?

– Почему бы и нет? Он очень милый…

– Ну смотри, не влюбись.

Галина, улыбаясь, пожала плечами.

– Ой, слушай! – перевела разговор Татьяна. – У меня тут такой джигит! – Она зажмурилась. – Умопомрачительный! Хочешь, расскажу? – И она стала красочно описывать свидание с джигитом.

Галина ее не слушала. Она думала о том, что завтра снова встретится со своим милым Алешей, который, кажется, совсем от нее без ума.

На следующий день он пришел с тремя белыми розами из их сада. И все оставшиеся дни ее отпуска они расставались лишь на несколько коротких ночных часов. Хотя мама и бабушка, конечно, о многом догадывались, но ей хотелось выдержать тон и соблюсти приличия, не демонстрируя открыто связь с Алексеем, которая в этом случае (кто знает?) могла быть воспринята с неудовольствием его родными.

Обычно они встречались утром на Карантине и отправлялись в пешее путешествие по феодосийским окрестностям. Они шли на запад, загород, к мысу Святого Ильи, к одиноко белевшему маяку и там часами сидели на бурых холмах, покрытых желтой иссохшей травой, фиолетовой лавандой и разлапистыми колючками с голубыми, похожими на васильки цветками.

Оба любили смотреть на море и подолгу молчать.

Иногда он вел ее через перевал невысоких гор, окружавших старинный, когда-то греческий, город (Феодосия – дар Богов) в Двуякорную бухту. Поднявшись вверх через полосы насаженного низкорослого соснового леса, пройдя сквозь заросли терновника и кизила, напившись студеной ключевой воды, они спускались на дикий каменистый пляж, где было очень трудно заходить в воду, зато там они были совершенно одни. За целый день если кто и попадался, то один-два человека.

А от Двуякорной бухты рукой подать до маленького военного (закрытого для обывателей) поселения Орджоникидзе, откуда открывался великолепный вид на могучий, коварный и величественный Карадаг – старый потухший вулкан.

Они гуляли по круглым разноуровневым холмам и оврагам, пересекаемым полосами низкорослых насаждений или голых троп, и открывавшийся с высоты перевала вид казался им марсианским.

Марсианские пейзажи она видела у Волошина, завороженного странной, диковатой красотой Восточного Крыма. Эти же пейзажи, еще более дикие и фантастические, рисовал и Алексей.

В Коктебель они ездили на автобусе. Впервые она увидела дом поэта еще не утонувшим, как впоследствии, в разросшихся вокруг него бездарных строениях новых санаториев и частных домов. Еще можно было бродить по не перегороженному берегу и представлять, как жили, чувствовали и что видели вокруг себя его прежние обитатели. (Марию Степановну им не удалось застать, она уехала на лечение в Киев.) Зато подымались на пологую гору к могиле Волошина, и еще Алексей показывал ей поразительной схожести каменный профиль поэта на последнем у моря утесе старого Карадага.

Татьяна, очень скоро разочаровавшаяся в джигите, деликатно не просилась в попутчицы и целыми днями в расслабленности валялась на пляже, время от времени лениво отмахиваясь от очередных нагловатых кавказцев и не менее назойливых русских.

Незадолго до ее отъезда они отправились на несколько дней с палаткой в горы. В те годы вездесущие толпы туристов еще свободно истаптывали древние каменные бока Карадага вдоль и поперек. Плескались в Голубой, Изумрудной и Лягушачьей бухтах, взбирались на Чертов палец, искали знаменитые коктебельские полудрагоценные камешки. Старый великан терпеливо сносил молодые игрища, но шутить не любил, и не раз зазевавшихся, незадачливых туристов ждал печальный конец; не все возвращались с Карадага.

Алексей знал Карадаг. Они поставили палатку у источника в Лягушачьей бухте и провели эти последние дни их совместной жизни, как влюбленные на необитаемом острове, – в раю.

Но этот неожиданный для Галины райский роман уже начинал ее тяготить. Конечно, он не мог ей не нравиться, но, Боже мой, каким он еще был младенцем по сравнению с ней, с ее горьким опытом взрослой женщины! Невольно она чувствовала себя старшей сестрой и даже матерью этого хорошего мальчика и, понимая всю бесперспективность их отношений, с облегчением думала о предстоящем отъезде. Но понимала она и другое: расставание с ней принесет ему страдание и боль, он уже привязался к ней с той доверчивой, искренней полнотой чувств, которая возникает с первой близостью у очень молодых и чистых людей.

В последний вечер, провожая ее до татарского домика, он подарил ей кольцо с большим коктебельским серо-голубым агатом.

– Вчера я сказал маме и бабушке, что мы поженимся, – произнес он.

– Ты с ума сошел! – невольно воскликнула Галина, но, увидев его растерянно-беспомощное лицо, улыбнулась: – Ты бы сначала у меня спросил, миленький…

– Я думал… – начал Алеша. – Я думал, раз ты со мной… раз мы…

– Алеша, – мягко сказала Галина и взяла его за руку. – Ты очень, очень хороший… и ты мне очень нравишься, но… как ты себе это представляешь?

– Мы поженимся, ты переведешься на заочное, и мы будем здесь жить все вместе. Ты же сама говорила, что хотела бы здесь жить…

– Нет, – покачала головой Галина, – это невозможно.

– Почему?

– Невозможно, – повторила Галина. – Давай больше не будем об этом.

– У тебя… кто-то есть? – спросил он ее после паузы, мучительно краснея.

– Нет, – сказала Галина. – Дело не в этом… Нет, милый, у меня никого нет, но… И потом, ну, подумай, я старше тебя на целых пять лет!

– На три, – сказал Алеша. – Разве это имеет значение?

– По-моему, да. Огромное. Ты еще не понимаешь…