Габриэл Сам - Искушение

Что же касается образа мыслей советских юношей начала шестидесятых, коим принадлежал Антон, то здесь невозможно не упомянуть марксистскую идеологию, которая прочно насаждалась в их незрелые умы и абсолютно господствовала в сознании советских людей. Социалистический путь развития страны искренне казался гражданам единственно верным, а советский строй незыблемым. И конечно у Антона в период его взросления коммунистические идеалы, внушаемые отцом и учителями, сомнений не вызывали. Однако основы мировоззрения у него стали формироваться только в конце шестидесятых, когда он, будучи уже студентом механико-математического факультета МГУ, сблизился с либерально настроенной молодёжью, в среде которой распространялись неопубликованные произведения Солженицына и других запрещенных авторов. Знакомство с ними, а также влияние нового круга друзей и людей образованных, которые рассуждали несколько иначе, нежели его родители, на многое открыли Антону глаза. Поэтому на требование отца вступить в компартию он осознанно ответил твёрдым отказом.

В университете Антон подружился с однокурсником Виктором Востриковым из Свердловска. Вместе ходили в походы, организовывали пирушки и вечеринки с девочками, часто вдвоём готовились к экзаменам. Виктор был большой, полный, розовощёкий и очень располагал к себе открытой доброжелательной улыбкой. Жил он в общежитии и питался в основном в студенческой столовой. Антон это знал и часто приглашал его домой, чтобы накормить домашним обедом. Каждый раз перед трудным экзаменом они готовились вместе в комнате Антона и обычно засиживались допоздна. А когда Виктор, несмотря на уговоры друга остаться, собирался уходить, Антон громко произносил:

– Мама, на помощь! Витя уходит!

– Что же ты со мной делаешь, садист?! Мне же неловко, – смущался Виктор.

Людмила Ивановна заходила к ним в комнату и ласковым голосом говорила:

– Никуда мы его не отпустим и возражений никаких не примем, так что я вам сейчас, мальчики, постелю, а утром проснётесь, позавтракаете и опять за конспекты.

Виктор очень тянулся к Антону, был ему искренне предан и, как оказалось впоследствии, только благодаря его преданности их отношения со временем крепчали и сохранились на всю жизнь. Доверчивость и провинциальное простодушие Виктора нравились Антону, хотя они же порой становились предметом его насмешек. Однажды Виктора перед универмагом облапошила женщина. Он решил купить с рук модную рубашку, а после в пакете вместо рубашки обнаружил тряпьё.

– Ну и лопух же ты! – смеялся над ним Антон.

– Я такого от женщины не ожидал, – оправдывался Виктор.

Как-то раз в походе, сидя у костра, Антон решил позабавить друзей, рассказывая, как во время лекции преподаватель философии произнёс чьё-то мудрое изречение, а затем написал его на доске, чтобы студенты запомнили. В слове «пребывание» из-за плохого мелка он неаккуратно вывел букву «р». Она выглядела как «о». Одна из сидящих у костра девушек вслух произнесла слово с заменой буквы, так и не поняв смысла. Компания взорвалась хохотом, а Виктор отвёл Антона в сторону, чтобы тет-а-тет заявить:

– Ну и мастер же ты заливать! Я же помню, слово было, но ничего неприличного.

– Скучный ты человек, Витя! Ой, скучный! А знаешь ли ты, что Зиновию Гердту сказал Утёсов, когда Гердт рассказал ему забавную историю?

– Интересно, что?

– Он сказал: «Не так это было!»

– То есть, Утёсов опроверг историю Гердта, а сам при этом не присутствовал?

– Именно! Он стал рассказывать Гердту его же историю, но уже по-своему, да так, что Гердт покатывался со смеху. А ты говоришь «заливаешь»!

Когда в СССР стали проникать записи западных рок-музыкантов, Антон страстно увлёкся The Beatles, уже снискавшими к тому времени мировую известность. Вскоре он сам научился играть на гитаре, а по окончании третьего курса отрастил длинные волосы и стал появляться в среде московских хиппи. Примкнул к большой компании парней и девушек, которые следовали этому новому, если не сказать модному движению молодёжи. В те годы московских подражателей этого направления можно было видеть в строго определённых местах центра столицы. Молодые люди, конечно, только и говорили о пацифизме, о внутренней свободе и раскованности, но нельзя сказать, что всех их объединяла идеология хиппи. Если таковая и существовала в западном мире, многие из московских приверженцев этого движения имели о ней смутное представление. Скорее, их выделяли внешние признаки. И прежде всего длинные волосы, расклешенные брюки (джинсы носили лишь немногие, поскольку в Москве они доставались за бешеные деньги), отпущенные у парней бороды или, на худой конец, усы и длинные бакенбарды. И, конечно же, отличительная лексика – новоявленный жаргон с английскими словечками. У многих присутствие цинизма и наивного, если не сказать притворного нигилизма. И ещё сексуальная распущенность, к которой активно подталкивал основной лозунг западных хиппи: «Занимайтесь любовью, а не войной!» Подразумевалась война во Вьетнаме.

Это был непродолжительный период в жизни Антона – весна и лето 1970 года, когда он несколько отошёл от привычной студенческой среды, втянувшись на основе увлечения рок-музыкой в иную сферу знакомств. И уже скоро Антон стал по ночам не приходить домой. У него появились неразборчивые короткие связи и половые контакты с раскрепощенными девицами своего нового окружения, в результате чего в тот год ему два раза пришлось лечить гонорею. Студенческой стипендии на лечение, разумеется, не хватало, поэтому приходилось брать деньги у матери, придумывая более-менее правдоподобные причины в их необходимости. Отец Антона занимал высокооплачиваемую должность, мать работала окулистом в ведомственной поликлинике, так что жили они не бедно. В деньгах ему, когда возникала нужда, не отказывали. Однако с его ночными загулами они быстро таяли. В этих кутежах помимо спиртного часто в ходу был гашиш. Антон не мог не поддаться искушению попробовать. По неопытности он долго и жадно затягивался, не ощущая поначалу особого эффекта. Но скоро у него закружилась голова, ноги стали ватные и наступила слабость, сопровождаемая приступами тошноты. Состояние длилось недолго, но оказалось достаточным, чтобы навсегда отказаться от этой дури.

Иногда в большой компании появлялась яркая блондинка с породистой внешностью: высокая, стройная, с длинными до пояса распущенными волосами, голубыми глазами и очаровательной улыбкой. Звали её Тина. Её все воспринимали как «свою», однако по многим признакам она заметно отличалась от остальных девиц. В ночных загулах Тина не участвовала, ненормативной лексикой не пользовалась. Она редко приходила на Гоголевский бульвар, где компания имела обыкновение собираться по вечерам, а придя, долго не задерживалась, обычно болтала с кем-нибудь из старых приятелей или обменивалась с ним несколькими фразами и скоро исчезала. Но её хорошо все знали и заглаза называли женой Фреда. Имели в виду, разумеется, не зарегистрированный брак – об этом и речи не могло быть в этой среде, – а тот факт, что она постоянно жила с Фредом и только с ним. «Тина и Фред» – говорили про них. Они казались неразлучными и, как рассказывали Антону, появлялись всегда вместе. И только в последнее время Тина почему-то приходила одна. Про Фреда, который в миру оказался Фёдором Дьяченко, отзывались как о талантливом художнике-абстракционисте, картины которого по известным причинам не выставляются. В своё время он был одним из участников нашумевшей выставки советских авангардистов 1962 года, которую посетил Никита Хрущев и крепкими словцами её разнёс.