Елена Кузнецова - Сон жизни как жизнь сна

Поднялась и направилась к автобусной остановке. За высокими кустами во дворах шла своя жизнь. Люди отдыхали вечером после работы: щелкали семечки на лавках, с неспешными разговорами играли в шахматы и шашки, ругались с соседями, копались в палисадниках. Обычная жизнь обычных обывателей маленького провинциального южного города.

В руках у меня все-таки оказалась банка с майонезом. У самого края дороги, в кустах акации около поваленного бревна двое развели костер. Я присела на противоположный конец бревна и засмотрелась на огонь. Отчего-то сразу стали зябнуть руки, и я протянула их поближе к пламени. Мне, молча, подали миску аппетитно пахнущего супа. Я поставила на середину бревна банку с майонезом. И мы все так же – без единого слова – приступили к трапезе. Горячая еда оказалась кстати. Желудок тут же дал понять, что давно ждал чего-то подобного. Я даже зажмурилась от острого чувства удовольствия.

– Я вот тоже никогда не мог почувствовать удовольствия от еды, пока не ушел из дома. – Мужчина произнес это тихо, не глядя на меня.

Я просто улыбнулась в ответ. Он кивнул головой и зачерпнул своей ложкой густого белого майонеза. Девочка молчала, но глаза ее странно блестели – то ли от огня, то ли от непонятного мне невысказанного вопроса.

Мужчина принялся рассказывать об их путешествиях-скитаниях: в Питере люди добрее и щедрее, чем в Москве, есть братство бродяг-бомжей, которые вообще-то падки на молодые грудки девчонок-подростков, но его дочку не тронули. У меня мелькнула догадка, что он, наверное, очень хочет так думать. Девчонка молчала, не подтверждая и не опровергая эту догадку. За то немногое время, что я сидела у костра, мужчина рассказал мне об обычаях и своеобразном кодексе чести бродяжьего люда.

Почему-то захотелось написать о его дочери. Это будет история о маленькой бродяжке. И возникнет сама собой, стоит только мне поднести ручку к бумаге. Но я слишком мало узнала, к тому же, так и не услышала ее голоса. Но странная уверенность в том, что это совсем неважно, овладела сознанием. Это казалось пустяком по сравнению с ее горящим глубоким взглядом зеленых глаз – слишком скорых для невинной девушки, расчетливых движений рук, медлительных поз уверенного в себе тела.

Гарпия!

Моя история будет называться "Гарпия". Я успела лишь подумать, что надо будет, проснувшись, уточнить в словаре, кто же такая Гарпия? Так родились первые строчки:

"Жало проснулось неожиданно. Внезапно она почувствовала странное непреодолимое желание. Необъяснимая сила развивалась внутри. И уже эта сила, а не она сама руководила мыслями и поступками.

Это было пугающе страшное, незнакомое ощущение. И она попробовала удрать. От него и от себя. Однажды, выйдя из дома, словно сбежала от себя и непонятным образом очутилась на вокзале. Замелькали вагоны, поезда, города.

Ощущение жала переделывало ее изнутри. Нарождающаяся женщина пугающе болела растущей грудью, неприятной растительностью подмышками и ураганным интересом к мужчинам".

Причем тут майонез? Я не успела ответить себе на этот вопрос. Стемнело. Из ярко освещенного магазина послышалась громкая музыка. На остановке люди спокойно ждали троллейбус. Я побрела мимо магазина. За ним должен был стоять 5-этажный кирпичный дом – старое заводское общежитие. Но дома на привычном месте не оказалось, вернее, там была стройка.

ПОСЛЕСОНИЕ

Гарпии – девушки из греческой мифологии. Обычно это три сестры. С их родителями все туманно: они или дочери морского божества Тавманта и океаниды Электры, или Озомены, или Тифона, или Борея. В конце концов, у них могла быть одна мамашка и три папашки. Одно несомненно – сторожили Тартар. Миф не поскупился на краски для девушек. Их подозревали в злобных похищениях детей – интересно, для чего? – и человеческих душ – с этим понятнее. Наводили ужас: налетали внезапно и исчезали быстрее ветра. Короче, дрянные бабенки. Тело имели человеческое, но с крыльями, а голову птичью. В мифе об аргонавтах их считали еще и гетерами.

По одной версии, место прописки – Строфадские острова в Эгейском море. Но Вергилий поместил их в Аид. Стало быть, считал вечными. С ним не все соглашались. Некоторые считали, что они погибли. Правда, Гесиод, Антимах и Аполлоний верили, что проныры не погибли, а скрылись в гроте на горе Дикте на Крите. Акусилай вообще считал, что они сторожат яблоки, а Эпименид приравнивал к Гесперидам.

Сегодняшние исследователи настаивают на том, что корень проблемы – в названии. Греческое "хватаю" или "похищаю" – тождественно гарпии. Для нее отнять еду или унести человека – одно и то же. Хотя, когда-то, говорят, они были настоящими красивыми и добрыми женщинами.

Что уж там случилось? Почему дамочки преобразились? Есть у меня, конечно, предположение, что, встретив "принца", они так его "не поделили", что остаться людьми уже не было ни малейшего шанса. Впрочем, не настаиваю – давно не перечитывала.

Однако, все равно, все видели их по-разному. Сходились в одном. Красотки, сохранив все женское обаяние, ревностно охраняли спокойствие подземного царства, обожали грозы, ураганы и вообще были неравнодушны к катаклизмам. Все, к чему прикасались их "нежные" ручки, начинало нестерпимо вонять. Урезонить девушек могли только медные духовые инструменты. Заслышав звук какой-нибудь трубы, Гарпии испарялись, как ведьмы на рассвете.

Моя девочка все это, если и имеет, то в самом зародыше. Но уверена, потенциал в ней не детский. Под чутким руководством его можно так развить, что добраться до Строфадских островов будет, как "два пальца…". Нам ли бояться трудностей?

СОН

Перед этим сном требуется пояснение. 10 лет в одной московской антрепризе шел спектакль "Кто последний за любовью?" по моей пьесе "Где тот большак на перекрестке". И вот проект закрывается. Сон приснился после последнего представления. Многое потрясло на том спектакле. Я смотрела на происходящее, как на что-то совершенно чужое, ко мне почти не имеющее отношения. Но публика воспринимала действие дивно – смеялась, хлюпала носом, стыдливо утирая слезу, и … – самое невероятное – устроила овацию под финал.

По окончанию представления меня пригласили на сцену, где публично признались, что десять лет исполнители играли не совсем то, а иногда и вообще не то, что было написано автором – мной. Сказать, что это было неожиданно – ничего не сказать! От потрясения мне даже не было страшно под софитами. Зал поднялся и аплодировал стоя – долго и настойчиво. Приветствовали не меня – артистов. Но без моей – даже почти до неузнаваемости искореженной – истории все равно ничего бы не было. Но сейчас это было не важно. Зрители словно ожидали, что артисты или еще раз повторят представление, или продюсер объявит, что закрытие проекта – обычный рекламный ход.