Розалия Степанчук - Под чёрным крылом войны

– Как только вылечусь, поеду в Ленинград, и начну разыскивать маму. – Думал Кирилл.

Его перевели в общую палату для выздоравливающих пациентов. Здесь его и увидела Нюрка. Но надежды Кирилла не оправдались – зрение к нему так и не вернулось. Он тяжело переживал своё увечье – целыми днями лежал, отвернувшись к стене, не желая ни с кем общаться, отказывался от еды, считая, что жизнь его всё равно кончена. Кому он нужен – слепой инвалид?

Были в госпитале ребята и в гораздо худшем положении, но у многих из них хватало оптимизма и здравого смысла принять жизнь такой, какая им выпала, особенно, если у них были родственники, которые ждали их домой. Кирилл же, потеряв связь с матерью – единственным родным человеком, лишился точки опоры, а точка опоры для человека – как корни для растения. Мама всегда решала все его проблемы. Он был уверен – решила бы и эту, но жива ли она и где находится, он не знал, и теперь вряд ли узнает. Слепой, пребывающий в постоянной темноте, и один на белом свете – это добивало его, и некому было его утешить, поддержать. Он совсем пал духом, и в душе его было так же темно, как и вокруг него.

К Кириллу у Нюрки было особое отношение – она влюбилась в него с первого взгляда со всем пылом безоглядной первой любви. Она знала только его имя и фамилию. Больше Нюрка ничего не знала о нём – кто он, откуда родом, кем работал, сколько ему лет и т. д. Просто, он был не такой, как все. Что-то особенное было во всём его облике – посадка головы, осанка, голос, непривычно вежливое обращение. Она обратила внимание и на его красивые руки с длинными пальцами. Внешний вид избранника, в 16 лет, имеет решающее значение. А Кирилла даже серая больничная пижама совсем не портила.

Она переживала, что он потерял веру в себя, но не знала, как ему помочь.

Нюрка приходила в госпиталь в выходные дни. Она была там своим человеком, знала по имени многих раненых. Помогая маме, которая к концу смены совсем выбивалась из сил, Нюрка мыла шваброй обширные коридоры своей бывшей школы. Или под диктовку писала письма родным от раненых, лишённых такой возможности. Иногда она пела для лежачих больных популярные песни того времени – «Синенький скромный платочек», «Тёмная ночь», «Наш уголок нам никогда не тесен» и другие. Она знала много песен. У Нюрки был очень приятный голос, хороший слух и задушевная манера исполнения, да и пела она преимущественно для своего избранника, хотя он, как будто, не проявлял к этому никакого интереса. Однажды, это было после Дня победы, числа 20 мая 1945 года, Нюрка решилась, подошла к его кровати и тихо спросила:

– А Вы не хотите написать письмо родным? Я Вам помогу. Меня зовут Нюра Буркова.

Её приятный негромкий голос тронул Кирилла. Он помолчал, а потом так же тихо ответил:

– Я не знаю, где сейчас живёт моя мама, да и жива ли она ещё. До войны мы с ней жили в Ленинграде. Во время блокады связь наша прервалась. Потом я случайно узнал, что всех выживших блокадников перевезли куда-то на Урал. Она, если и выжила, наверняка была в тяжёлом состоянии, как и все, кто там был. Потом я попал в боевую мясорубку, и там было не до писем. А теперь тем более – мне некуда писать. Я знаю точно, если бы мама была жива, она обязательно уже разыскала бы меня. – Он помолчал, пытаясь сдержать слёзы, потом попросил:

– Спойте мне что-нибудь.

Так завязалась их дружба. Раненые негромко говорили между собой:

– Ты гляди, девчонка-то, разговорила Кирюху. Ни с кем разговаривать не хотел, а с ней – гляди… Видно, душа у неё особая, чуткая и добрая, что он доверился ей.

Когда Нюрка в следующее воскресенье пришла в госпиталь, Кирилл сказал:

– Дайте мне Вашу руку. Сколько Вам лет?

– 25 мая мне исполнилось 16.

– Можно я «посмотрю» на Вас?

Нюрка кивнула головой, забыв, что он не может этого видеть. Он осторожно обследовал её лицо и косички с бантиками кончиками пальцев. У неё мороз побежал по коже, и, смущённая, Нюрка не знала, что и сказать. Он тоже молчал. Потом тихо сказал:

– Пожалела бедного дяденьку, девочка? Добрая ты, душевная. На, таких, как ты, все и выезжают. Но тут уж ничего не изменишь. Хорошо с тобой, приходи почаще. Расскажи мне о себе, а потом, может, и я тебе что-нибудь расскажу. Ты в школе учишься?

– Нет, в педучилище, через год я стану учительницей начальных классов. А потом, может быть, поступлю в институт, если ума хватит.

– На это много ума не надо, просто позанимайся на совесть и сдай вступительные экзамены, а дальше пойдёт как по маслу, так что дерзай, а я буду за тебя болеть. – Вроде ничего особенного он не сказал, но она летела домой, перебирая в памяти каждое слово, сказанное им, как бесценное. Она гордилась тем, что взрослый парень, побывавший на фронте, такой необычный, разговаривает с ней на равных. А ещё, это был парень, при одном взгляде на которого, у неё замирало сердце.

Чаще приходить она не могла, хотя готова была и вовсе не уходить из госпиталя, чтобы быть с ним всегда рядом. Он рассказал, что до войны был музыкантом, окончил консерваторию. Играл в оркестре на скрипке, но потом с горечью добавил:

– Да что об этом говорить, всё это теперь в прошлом. Вся моя жизнь осталась в прошлом. А в настоящем – одна ты у меня, добрая девочка. Нюрочка, раз мы с тобой друзья, называй меня тоже на «ты». Так будет теплее, да и я ещё не пожилой, мне в апреле исполнилось 26 лет.

Кирилл рассказывал Нюрке о великих композиторах, о скрипичных мастерах Амати и Гварнери. Это было открытием для неё. Она и сама много читала, но, в основном, романы о приключениях и красивой любви. Никогда раньше не интересовалась она классической музыкой, она о ней просто никогда и не слышала, а если слышала, то пропускала мимо ушей. Не доросла она ещё до таких высоких сфер. Все окружающие её люди пели народные песни, частушки или песни из кинофильмов. Единственными источниками информации для Нюрки были: чёрная тарелка радио на стене, которая хрипло вещала непонятно что, и газета на политинформации в комсомольской ячейке.

Но однажды ей пришлось испытать настоящее потрясение.

В их город приехал на гастроли камерный оркестр из Москвы. Музыканты согласились выступить с небольшой программой в госпитале – для выздоравливающих пациентов. Это был выходной день, поэтому Нюрка сама привела Кирилла в коридор, где были расставлены стулья, и посадила рядом с собой, держа его за руку. Кирилл очень волновался и с нетерпением ждал начала концерта. Он хмурил свои красивые брови, и прислушивался к знакомым звукам, предшествующим началу концерта.

Когда оркестр заиграл, у Кирилла выступили слёзы, и он сильно сжал Нюркину руку. В конце программы он прошептал ей:

– Нюрочка, скажи им, что я музыкант, пусть они дадут мне подержать скрипку.