Полина Репина - Партия длиною в жизнь

Как бы между прочим Гуансюй указал Эрлаю на свою невесту: она оказалась редкостной красавицей, но ей было уже тридцать пять – она была намного старше жениха. В узких кругах её почему-то называли Чёрная Жемчужина. На вопрос друга об её занятиях Гуансюй ответил, что она не работает – в этом нет необходимости. Разодета она была ужасно: на ней было многоярусное белое платье, стоящее огромных денег, понавешанные на шею пять или шесть бус; на каждом её пальце было по дорогому перстню. На голове была обрамляющая её золотые длинные волосы алмазная диадема; глаза были пронзительно зелёные и проницательные. Несмотря на кричащий внешний вид, сразу было понятно, что эта девушка обладает шармом и даже магнетизмом; в ней было и другое редкое качество – хитрая утончённость: она никогда не говорила человеку всего, что она о нём действительно думала, и умело пользовалась этим. Проходя через залу, она не удостоила взглядом ни одного, кто хотел подать ей руку: она знала, что все относятся к ней с восхищением и стремятся расположить её к себе лишь из-за положения её отца. Эта девушка получила прозвище «Чёрная Жемчужина» из-за пренебрежительного отношения к своему окружению: то, как она одевалась, было для неё подыгрыванием, наглой насмешкой над всем этим. Затем она подошла к отцу, который ничем не отличался от своих приближённых, и начала представлять ему Гуансюя как своего жениха; он сидел рядом очень довольный. Его невеста была отменным дипломатом – могла расположить к себе любого; она говорила с отцом вкрадчиво, воздействуя на него чуть ли не магически. Она натянуто улыбалась жениху, называла его «мой гений», но всё это было фальшиво; неужели Гуансюй не замечал этого? Но это, подумал Эрлай, личное дело друга, и решил его ни о чём не расспрашивать. Юноша посмотрел на Мейхуня и на некоторых других известных личностей, которых представлял совсем не такими: их лица в специальных журналах были гораздо приятнее, и после чтения материалов о них складывалось другое, лучшее впечатление. Вскоре все уселись за общий стол; Эрлай скрылся в углу, как человек-невидимка. Уцзифей около часа в красках расписывала исключительность Гуансюя и ту работу, «Четыре добродетели», которую за него выполнил Эрлай, о чём, разумеется, никто не знал. Её жених даже покраснел. Абсолютно все присутствующие, хотя восемьдесят процентов из них в глаза не видели ни одной композиции Гуансюя, присоединились к дочери Мейхуня и стали восхвалять Гуансюя до небес: он был потенциальным членом семьи их руководителя, от которого зависела их карьера, а с недавних пор и его заместителем. Смотреть на это было противно. По окончании банкета гости разбились на тройки и четвёрки и завели непристойные разговоры о том, о чём стыдно даже подумать. Разошлись все глубокой ночью. На улице Эрлай глубоко вдохнул в себя воздух: он чувствовал себя пьяным.

– Скажи мне, зачем ты привёл меня сюда? – обратился он к Гуансюю.

– По мне, так горькая правда лучше сладкой лжи, – отвечал друг. – Я думаю, тебе нужно оставить скульптуру. Эти «избранные», как мы до поры до времени их величаем, позволяют себе всё: они элита. В их сердцах умерли все ощущения, кроме снобизма. К кому-то слава пришла заслуженно, к кому-то – случайно, но она испортила их. Войдя в их общество, со временем ты станешь таким же. Я – другое дело; я прагматик, и работа для меня не то, что для тебя. Ты гораздо менее терпим, чем я, и гораздо принципиальнее. Ты не выдержишь.

– Но почему? – возразил Эрлай. – Мне же не обязательно ходить на эти собрания; от меня ничего не требуется, кроме работы, и меня это вполне устроит. Я же не останусь здесь на всю жизнь; но я хочу быть мастером своего дела – нужно с чего-то начинать. И потом, не все прославленные скульпторы такие?!

– Это крушение твоих идеалов, – вскрикнул Гуансюй, – но, к несчастью, всё именно так. Найди себе другое применение, ведь талантливый человек талантлив во всём! А не то пожалеешь!

– Ты не прав! – воскликнул в истерике Эрлай. – Не прав!!! В таком случае, не было бы стольких музеев, галерей, художественных книг! Не было бы мировых, вечных шедевров! А то, что ты мне показал, – не правило, а исключение!

Домой Эрлай вернулся возбуждённый: он повздорил с другом. Он не мог понять, как нормальный порядочный молодой человек, Гуансюй, мог проработать с этими людьми целых пять лет; Эрлаю было невдомёк, из каких соображений Гуансюй женится на Уцзифей. Она тоже не выходила из его головы: Эрлай думал о ней, как о редком красивом цветке, что был с детства изуродован условиями, в которых ему довелось родиться и вырасти. С трудом юноша заснул.

Прошёл месяц. С самого утра Эрлай, как обычно, сидел в своём кабинете и ждал нового поручения. Работал он только на заказах; когда Мейхунь спрашивал его о собственных идеях, он качал головой, будто ничего не мог придумать. На самом же деле его мысли были просто опасны. Но выполненные Эрлаем копии и заказы Мейхунь считал самыми лучшими из работ его сотрудников и много платил за них. Но такая жизнь не удовлетворяла творца. К тому же он страдал от одиночества: в училище у него были хотя бы несколько приятелей; здесь же царила атмосфера взаимной зависти и абсолютный формализм. Вопреки тому, что они стали коллегами, с Гуансюем Эрлай стал общаться гораздо реже; однажды на представлении Мейхунем одной из скульптур Эрлая Гуансюй очень неодобрительно посмотрел на друга. Или Эрлаю так показалось. Но, во всяком случае, Гуансюй иногда был внутренне недоволен тем, что Эрлай работает вместе с ним. И вот как раз он зашёл в его мастерскую.

– Что ты голову повесил? – спросил юношу друг. – Ты зря зарываешь свой талант в землю. Мне нравится твоя последняя работа, которую я видел у тебя в воскресенье. Тебе надо срочно организовывать выставку! Я могу поговорить с Мейхунем; он знает тебе цену и устроит всё в столице. Там народ утончённее и любознательнее. Тебе не нужно никуда ехать: мероприятие проведу я. Если проблема в духовной основе произведения, то я, естественно, об этом благоразумно промолчу. Кому нужно – тот поймёт. Соглашайся!

Несмотря на боязнь лишних вопросов о сюжете, Эрлай согласился. Выставка должна была состояться двадцать седьмого января, поздним вечером.

На следующий день Эрлай из-за пробок на дорогах приехал на работу с некоторым опозданием. Все мысли его были о прошедшей выставке. Гуансюй, конечно, ещё не вернулся. Вдруг Эрлая посетил один очень желчный и завистливый сотрудник; что удивительно, он приобрёл любимую газету Эрлая – «Полёт» и бросил её на стол, злорадно крикнув: «Мои поздравления!», и удалился. На первых же страницах красовался жуткий заголовок: «Скульптор-сектант ОБЪЯВЛЯЕТ ВОЙНУ ГОСУДАРСТВУ». Ниже располагался следующий текст: