Светлана Фунтусова - Границы дозволенного. История в письмах

Кстати, я устроился на работу. Правда, сам еще не понял кем. Отчего-то мой замызганный диплом вдруг оказался очень кому-то нужен. И меня взяли на работу: то ли программистом, то ли оператором ЭВМ. Или как это сейчас еще называется! Впрочем, я сам не запомнил… Ты рада? Не поверишь, но я самый понимающий здесь в этих электронных чудовищах! Так ты можешь представить себе, что это за удивительный город в отдалении… Меня все постоянно спрашивают, почему я променял Москву на город, стоящий на отшибе России. Но я молчу. Как обещал тебе… Впрочем, я уже успел прослыть «странным типом» и «чудаком». Из-за того, что не хожу в «курилку», не остаюсь «сообразить» после работы и вовремя нее, не смеюсь над их плоскими шутками, которые на самом деле не смешны… Знаешь, я сам себе кажусь странным, потому что не делаю всего того, где раньше был первым. Начать жизнь заново – это так странно, дорогая…

Кстати, можешь запомнить сегодняшнюю дату – 16 ноября, потому что именно сегодня я обещаю реально начать свою новую жизнь. Вот видишь, уже начинаю изменяться, как мы и хотели, но если ты вслед за мной не станешь этого делать: берегись! Я выйду на тропу войны, и тогда моя месть будет ужасной: вместо того, чтобы писать тебе каждую неделю, я буду отправлять свои письма всего лишь раз в… восемь дней! И то, при условии твоего хорошего поведения.

29.11.1992

Привет, Хулиганка!

Удивлена? Хочешь знать, почему я так тебя называю? Потому что ты… Хотя нет, я передумал: пожалуй, в знак своей рассерженности и свирепости я до конца письма подержу тебя в «счастливом» неведении относительно твоего нового имени.

Знаешь, я еще помню, как просыпался по утрам в нашей квартире и первым делом в глаза бросался портрет Михаила Горбачева напротив кровати, а под ним был огромный лозунг: «С добрым утром!». А потом случилась наша мировая скорбь, и мне в голову пришла идея снять эту чепуху и повесить туда что-нибудь новенькое типа: «Все меня покинули, и скоро я умру!». Но я не сделал этого. Знаешь, почему? Потому что ты была рядом.

Еще я всегда буду помнить день, когда ты родилась. В этот же день родилась мама. Самые дорогие мои женщины. Мне повезло меньше: в мой день резвятся все Соединенные Штаты Америки. Как там у Мефистофеля: «Веселится и ликует мой народ!». Хотя, что из этого? Впрочем, если бы они, бедняжки, принимая в 1776 году свою Декларацию Независимости, знали, кто родится спустя всего лишь 195 лет, уверен, веселились бы еще больше. Ибо я – тот самый, кто подрывает устои социалистического общества и, стало быть, работает на «недружелюбный» Запад.

Возвращаясь к началу письма, хочу сказать, что по своей душевной доброте не буду больше тебя мучить и расскажу всю правду, почему я дерзнул назвать тебя Хулиганкой! Откровенно говоря, мне и самому не терпелось проболтаться тебе об этом. Все дело в том, что в одном из своих последних писем я слезно умолял тебя выслать свой автограф. Но ты, видимо, решила поддразнить меня и вместо него отправила нашу последнюю совместную фотографию. И как мне тебя после этого называть? И что вы теперь скажете в свое оправдание, мисс Хулиганка? Не учитесь хулиганить у меня, пожалуйста. Этот пьедестал занят.

P.S. Завтра у тебя день рождения и я обещаю, что в этот день буду думать только о тебе!

30.11.1992

Открытка с Днем рождения с вложенными лепестками белых роз:

«Белые розы по утрам пахнут росой и нежностью…»

12.12.1992

Сегодня я почему-то вспомнил о своей первой, уже далекой, любви. Ты ревнуешь?… Но я все равно расскажу об этом. Да, это действительно было важное событие в моей жизни (через 4 года после рождения!). Ее звали Лиля, и она была очень симпатичной африканочкой, дочерью дипломатического сотрудника. Как сейчас помню, пришел как-то из детского сада и говорю: «Мама, папа, я женюсь!». После первых вопросов, касающихся моей избранницы, последовал и такой, чисто советский, вопрос: «Что же ты с ней будешь делать?». А я с возмущением ответил: «Ну, как это „что“? Мы уедем в Африку!».

Вообще, в детстве я был очень примерным мальчиком и никогда не хулиганил. Ты не веришь мне? Да уж, ты никогда не знала меня таким… К моменту нашей встречи я уже научился делать много нехороших вещей и приобрести славу безбашенного человека. Но тогда все мои разочарования были еще впереди…

P.S. Кстати, я не всегда отправляю письма, как обещаю. Ты заметила? Оправдываться не буду. Знаю, что виноват. Нет мне прощенья! Прошу меня расстрелять! Можно из ружей у стены какого-нибудь амбара или склада. Желательно после работы, иначе придется закрывать всю мою местную шарашкину контору. Сегодня все болеют, и я тут практически один. Ты же не позволишь шагнуть стране к упадку экономики?

22.12.1992

Ужасно захотелось побаловать тебя дополнительным, внеплановым письмом. И прямо написать тебе – СПА-СИ-БО! На этот раз за твою откровенность и доверие. Это самое ценное, что ты можешь мне подарить! Но, пожалуйста, будь осторожнее. У тебя – оголенные чувства. Ты знаешь об этом? Ими легко можно кого-нибудь убить…

Уже сколько раз, укладываясь вечером спать, я давал себе слово позвонить тебе и обязательно сказать «это». Но наступало утро, и с остатками вчерашней темноты куда-то уходила прочь и моя смелость. И я опять точно и наверняка знал, что и в этот день такой же, как и в предыдущий, не найду сил поднять телефонную трубку. Но сегодня, 22-го декабря в 21.39, я все же решился. Скажу тебе «это» прямо сейчас: «Я очень скучаю по тебе!»…

30.12.1992

Здравствуй, Кусочек Моего Счастья!

Поздравляю тебя с наступающим Новым годом! Пусть та дверь, около которой ты была последние годы, навсегда захлопнется, оставляя позади все разочарования и неприятности! Пусть впереди тебя будут ожидать: куча радости, масса счастья и море любви (в котором, в соответствии с твоим желанием, можешь благополучно утонуть. Я разрешаю и не буду работать спасателем в этом случае)!

02.01.1993

Здравствуй, моя самая добрая, самая нежная и самая милая!

Я очень-очень люблю тебя! Правда-правда! Вот с прошлого четверга как получил твое очередное письмо, так и осознал это всем сердцем. Дело все в том, что здесь в моей комнате на стене висит картина Джорджоне «Юдифь». Если помнишь, там она решительно отрубает голову Олоферну. Его же, кстати говоря, мечом. И вот, отослав тебе одно из своих последних писем (вместо пятницы в понедельник), я со спокойной душой лег спать. Однако в эту ночь мне так и не суждено было отдохнуть: уже через несколько часов я проснулся от кошмарного сна. Мне приснилось будто там, в картине, вместо головы Олоферна лежала моя голова! Ужас! До сих пор помню это состояние: ледяной пот и бешено колотящееся сердце. И вдобавок ко всему перед глазами стояла последняя фраза из того злополучного письма: «Прошу меня расстрелять!». Ах, как необдуманно я написал ее в порыве чистосердечного покаяния.