Александр Казакевич - Я – счастливый Дед Мороз!

Оператор с помощником несколько оживились, но оказалось, что танцы сегодня отменили «по пожарным причинам». На самом-то деле в предыдущие дни они прошли слишком бурно, и администрация решила больше не рисковать. Может быть, нас это спасло от более тесного знакомства с местными обычаями.

Далеко от общежития мы решили не уходить. Вернулись, разрумяненные, счастливые. Разложили предусмотрительно приготовленную для нас отцом Нектарием еду, и вечер коротали на гостиничных кроватях в рассказах о том, как кто встретил Новый год дома. Только мы с Васей особо не рассказывали про наши вокзалы. Боялись, что нас не поймут. Мы слушали остальных.

А утром нас и оттуда выгнали, потому что пришла проверка и строго указала администрации гостиницы, что гражданских в военное общежитие заселять нельзя!

Поэтому к стенам Оптиной пустыни мы снова приехали со всеми своими вещами. Долго ждали благочинного, подпирая недавно восстановленную стену. Нашу машину тут же обступили попрошайки. Оператор сначала пытался им подавать, а потом произнес фразу, которая приводила попрошаек к особой задумчивости: «Пока ничего не ясно!» Мы ею в этом путешествии часто пользовались.

Наконец-то ворота обители для нас открылись, и Оптина пустынь потихоньку начала проявлять себя. Это было заснеженное государство со своим течением времени, своим хозяйством. Его древние традиции пока что только вспоминались монастырем. Он открылся заново одним из первых, незадолго до тысячелетия Крещения Руси, 17 ноября 1987 года. Обитель дважды подвергалась смертельным гонениям – при Петре I и при Ленине. Оба раза ее доводили до полнейшего разорения, и оба раза черное время в Оптиной наступало на почти равные периоды в шестьдесят-семьдесят лет. В советское время монахов изгнали декретом от 23 января 1918 года. Многие из братии были арестованы, сосланы в лагеря и приняли мученический венец.

Пустынь возникла в конце XIV столетия на берегу реки Жиздры из отшельнического скита покаявшегося разбойника Опты. Оптина известна в первую очередь своим небывалым духовным расцветом в середине XIX века, когда здесь подвизалось больше трехсот монахов.

Здесь, как и в предыдущем монастыре, нами занимался благочинный. Отец Порфирий. Он сразу обратил наше внимание на надгробную плиту своего тезки рядом с центральным собором: «На сем месте погребено тело монаха Порфирия – Петра Александровича Григорова. Постригся в 1850 году сорока семи лет от роду и в 1851 году марта 15 мирно почил о Господе сном смертным в надежде Воскресения в жизнь вечную».

Нам было сказано, что этот человек сыграл большую роль в судьбе Николая Гоголя.

В таких местах, как Оптина пустынь даже небольшие события воспринимаются как знаковые. Когда Гоголь подъезжал к обители, за две версты он и его спутник вышли из экипажа и пошли до монастыря пешком. На дороге они встретили девочку с миской земляники и хотели купить у нее ягод, однако, девочка, заметив, что перед ней путники, отказалась от денег и отдала им ягоды даром. «Как можно брать со странных людей?» – сказала она. А Гоголь прокомментировал, что в святых местах благодать распространяется далеко вокруг.

Николай Васильевич Гоголь находился в начале такого интересного явления, когда в Оптину пустынь приезжали выдающиеся люди, духовные лидеры времени, кумиры миллионов. Здесь они обретали наставников, которые помогали им разобраться в самых важных вопросах. В обществе говорили об оптинских старцах – православных монахах, достигших невероятной высоты духа, к которым, забыв про гордость и известность, не стесняясь, едут знаменитые русские писатели, известные журналисты, глубокие философы.

В первый приезд в Оптину пустынь в июне 1850 года Николай Гоголь многое успел: сначала отстоял всенощную, во время которой молился весьма усердно и с сердечным умилением, посетил нескольких старцев, специально для него организовали экскурсию по обители: показали храмы и здания для прочих нужд. Экскурсию проводил послушник Петр Григоров. С первых минут, как они начали разговор, Гоголь не мог поверить, как у него невероятно много общего с этим человеком. Для обоих ключевой фигурой современности был Пушкин, а его смерть на дуэли стала большой личной трагедией. В своей домонастырской жизни, когда Петр Григоров был гвардейским офицером и служил в конной артиллерии, он однажды признал Пушкина в молодом человеке в штатском, и отдал распоряжение о салюте из пушек в честь любимого поэта, за что был посажен на гаупвахту. Происходило это под Задонском. И название городка тоже ошеломило Гоголя: ведь в Задонском монастыре окончил свои дни святитель Тихон, труды которого писатель особо почитал. Когда за границей Гоголь сочинял первый том «Мертвых душ», он писал друзьям, чтобы ему присылали труды Тихона Задонского. Свою иноческую жизнь Петр Григоров начал тоже в Задонске, в том самом Задонском Рождество-Богородицком монастыре, где и ныне почивают мощи святителя Тихона. В этом Гоголь увидел знак судьбы: перед ним посланник от Тихона Задонского, от святителя, который научил Гоголя осознавать свое истинное предназначение, помог представить самые главные понятия христианства.

Несколько часов, проведенных вместе, делают знаменитого писателя и оптинского послушника близкими людьми, духовными братьями. Образованный, легкий в общении, остроумный Петр Григоров изменил представление Гоголя о монахах и монашестве вообще. Оказалось, чернецы не обязательно должны быть угрюмыми затворниками. Они могут излучать радость, быть веселыми людьми, любить жизнь, иметь свой взгляд на общественные проблемы.

Своему новому знакомому Николай Гоголь рассказал историю, которая произошла в те дни, когда он пребывал в паломничестве на греческом острове Корфу, где находятся мощи святителя Спиридона Тримифунтского. Один английский путешественник не хотел оказать им должного почтения, говорил, что спина угодника будто бы прорезана и через эту прорезь тело набальзамировано. И когда англичанин решился подойти к мощам, Спиридон Тримифунтский резко повернулся и обратились к англичанину спиной. Эту историю потом обсуждала вся Оптинская обитель, позже ее пересказывал сам Амвросий Оптинский.

Чувство любви, которое Гоголь ощутил по отношению к Петру, передалось и на все восприятие монастыря писателем. Он уезжал отсюда через день в блаженном расположении духа, его захлестывали чувства. В Оптину пустынь летели его письма с просьбами о молитвах: «Просите вашего достойного настоятеля, просите всю братию, просите всех, кто у вас усерднее молится и любит молиться, просите молитв обо мне. Путь мой труден; дело мое такого рода, что без ежеминутной, без ежечасной и без явной помощи Божией не может двинуться мое перо…»