Марина Линник - Украденное детство

– И папаню его вскоре, от сердечного приступа, – проворчал Петр, наливая себе в стакан водки. – А скольких забрали тогда, объявив врагами народа?

– Ну, що было, то было, – глухо промолвила Ульяна, у которой от голода вымерла вся семья, когда забрали отца, единственного кормильца (мать-то умерла родами, оставив младшую сестру).

Несколько лет о нем вообще ничего не было известно, а потом люди проведали, что его с другими репрессированными согнали в заброшенный дом и заживо сожгли.

– Так что, Улька, нечего говорить, что кому-то повезло, а кому-то нет, – продолжила баба Матрена. – Всем досталось от новой-то власти.

– А Вася, домой вернувшись, сразу на торфяное месторождение подался работать, торф для Смоленской ТЭЦ добывать, – раскладывая пироги по тарелкам, простодушно сказала Валя. – Там-то не трудодни давали, а реальные деньги. Вот так и…

– Я и гутарю: счастливая ты, – буркнула Ульяна, с завистью поглядев на женщину. – Все имеешь. А я…

– Все наладится, не стоит отчаиваться.

– В двадцать-то семь? – язвительно отозвалась собеседница. – Да ладно брехать и успокаивать. Не видать мне уж, видно, женского счастья.

– Да кто знает, что всех нас ждет впереди, – вдруг вступила в разговор соседка Валентины, Анна, женщина средних лет.

Хозяйка дома побледнела.

– Что ерунду-то болтаешь?

– Неужто не слышали, что творится в мире-то? – продолжала та, не реагируя на возглас Валентины. – Война грядет с Германией.

– Ой, да не слушайте вы ее, – перебил жену Петро. – А ты кончай брехать, що пугаешь народ слухами? Товарищ Сталин четко сказал: «Войны не будет. Не надо поддаваться на провокацию отдельных враждебных элементов».

– Ах, значит, я брешу, значит, я враждебный элемент? – вспылила Анна, сведя брови и подбоченившись.

Петр сразу же пошел на попятную, зная тяжелый характер супруги.

– Ладно, ладно, я что… я ничего. Сообщил всего-навсего то, что услышал. А разве можно не верить товарищу Сталину?

– Война – страшная вещь, – заметил Василий, услышав разговор. – Она превращает обычных людей в диких зверей, не знающих ни жалости, ни сострадания. Я видел… знаю.

– И то правду говоришь, – поддакнул дед Михаил. – Э-хе-хе… Повидал я немало на своем веку и вот что скажу вам: война – самое-самое страшное бедствие. Ни пожар, ни наводнение не сравнятся с ней. Всё я испытал, через многое прошел. Вона, даже работать нормально из-за ранения в Первую мировую не могу. Сколько друзей и родни полегло и тогда, и в Гражданскую… Тьма-тьмущая!

– Недобре в праздник о покойниках гутарить! – воскликнула Ульяна. – Давайте лучше песни петь да веселиться. Эй, спивайте вместе со мною:

Понапрасну травушка измята

В том саду, где зреет виноград.

Понапрасну Любушке ребята

Про любовь, про чувства говорят.

Гости подхватили:

Семерых она приворожила,

А сама не знает – почему,

Семерым головушку вскружила,

А навстречу вышла одному…

– «То была не встреча, а прощанье», – прошептала Валентина, задумавшись.

…Там давала Люба обещанье,

Что любовь навеки горяча…

Гости продолжали петь, а хозяйке в эти минуты вдруг почудилось, что слова песни звучат пророчески. Недобрые предчувствия томили ее сердце.

…Мил уехал далеко-далече,

Улетел веселый соловей…

«Господи, убереги! – мысленно обратилась она к Богу. – Не дай случиться беде! Отче Наш, Отец и Сын»…

Не зная почему, но Валентина еще долго потом вспоминала тот новогодний вечер, вновь и вновь мысленно возвращаясь к разговорам, случайно брошенным словам, косым взглядам, незначительным поступкам. Молодая женщина пыталась понять причину тех трагических событий, которые вскоре обрушились на их счастливую и дружную семью. Как бы то ни было, а коснулись они не только ее, но и всех, кто сидел за тем праздничным столом, отмечая встречу Нового, 1941 года.

Весна пришла рано. Она была румяной, яркой и солнечной. В ту зиму выпало много снега, и озимые взошли дружно. Все радовались будущему хорошему урожаю, ведь 1939-й и 1940-й годы выдались не самыми щедрыми, поэтому на рынках молоко продавали не бутылками или крынками, а стаканами, а муку – блюдцами, картошку и вовсе поштучно.

Деревня, в которой проживала Валентина с семьей, хоть и располагалась неподалеку от Смоленска и рядом с шоссейной дорогой, была не слишком большой.

И все же управлять колхозом, даже маленьким, оказалось крайне трудно. Особенно если учесть, что его председателем стал один из местных бедняков. Мужик-то был с ленцой, выпить любил да прибрать к рукам все, что плохо лежит, поэтому и не нажил ничего своего. Вот он-то и ему подобные бездельники встретили закон о коллективизации с большим энтузиазмом.

В итоге, не умея организовать труд в колхозе, ведя работу неграмотно или, как говорили знающие люди, «не по-хозяйски», горе-руководители на первых порах потеряли почти полностью не только поголовье скота, но и весь урожай. Голод свирепствовал тогда в деревне, умирали целыми семьями. В мирные-то годы! Видя это, председатель, Петр Фомич, не побоявшись наказания и судебного преследования (как предписывал циркуляр, подписанный самим Сталиным 1 1 1 Местные руководители, которые пытались сохранить в хозяйствах хотя бы семенной фонд, согласно циркуляру от 7 декабря 1932 г., подписанному Сталиным, исключались из партии. Кроме того, их немедленно должны были арестовывать и подвергнуть тюремному заключению на срок от 5 до 10 лет. ), все же позволил односельчанам обрабатывать небольшие огороды и разводить кур и свиней для личного пользования, а излишки даже продавать на рынке.

Но вскоре жителям пришлось столкнуться с новым бедствием. За посевными работами весна пролетела в мгновение ока, и незаметно наступило лето, принесшее столько слез. Казалось, ничто не предвещало беды. В газетах и по радио упорно утверждалось, что все слухи о войне (а их с каждым днем становилось все больше и больше) совершенно необоснованны. Чтобы успокоить граждан, четырнадцатого июня распространили даже сообщение ТАСС, в котором говорилось, что «по данным СССР, Германия неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерениях Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы».

– А? Съели? «Не трепи языком, не неси чушь!» – с победоносным видом посмотрев на идущих впереди женщин, передразнил Петр, читая на ходу. – Вот это газета. Тут врать не станут.

– Ну, раз в центральной газете написано, то, видать, и правда люди брешут, – поддакнула баба Матрена.

– Панику наводят, – хмуро заметила Валентина, у которой с каждым днем на душе становилось все неспокойнее. – И без них тяжко, а тут еще слухи о войне…