Наталия Небылицкая - Мир сказок грустных, веселых, ироничных и печальных

Рахиль умывается в ванной, кричит:

– Шмотки мои ещё не выбросила? Видишь, в каком я прикиде?

– Выходи, – кричит Ксюша, – оладушки приготовила. И кофе как ты любишь, с кардамоном.

В кухне стоит овальный стол, открыт настежь балкон.

– Холодрыга, – произносит Рахиль, – я отвыкла, закрой балкон.

– А мне всегда жарко, – Ксюша закрывает балкон, – рассказывай, зачем ты здесь и почему.

Рахиль ест оладьи, запивая кофе, жмурится и облизывается. Словно кошка.

– В целом мире никто так не готовит.

– Будет тебе, Рашка, увиливать. Отвечай прямо…

– На прямо поставленный вопрос! – продолжает фразу Рахиль. Закуривает. – Зачем – знаю. Деньги нужны. Почему? А почему я тебя, старая калоша. послушалась и родила Мару, когда уж у всех порядочных женщин давно климакс прошёл. А?

– Опять я виновата.

– А то? Кто в ногах валялся и уговаривал, не ты ли, подруга?

– Жалеешь нынче?

– Моя дурища забыла всё, чему мы с тобой её учили, надела парик, настрогала детишек, ходит в синагогу и преклоняется перед Йоськой. Это нельзя, то не угодно Богу, не сядет, не встанет без молитвы. Тоска и скука смертная! И самое смешное – счастлива, представляешь? Поёт, щебечет с рассвета до заката.

– Так что же тебе надо?

– Не такое мне грезилось для моей единственной. Да ладно.

– Все твои картины я продала. Не очень выгодно. Ну, из меня бизнес-леди не не больно получается. Деньги в банке.

– В каком?

– Сберегательном, коммерческие слишком часто прогорают. Вносила на твой пенсионный счёт. Сейчас принесу книжку.

Ксения выходит. Рахиль поднимается, сладко, с хрустом потягивается, делает несколько наклонов, охнув, хватается за поясницу. За овальным столом, в углу на этажерке стоят кулинарные книги, на нижней полке большой альбом в сафьяновом переплёте. Рахиль снимает его с полки, кладёт на стол, раскрывает. Рассматривает фотографии: дама с пышной причёской, в блестящем платье, обтягивающем высокую грудь, рядом на стуле сидит мужчина в котелке, при усах и бороде; Рахиль совсем молодая ей можно дать не больше 13 лет, но она в гимнастёрке, на плечи накинут белый халат, на буйных кудрях пилотка; Рахиль на костылях возле госпитальной койки; а вот она уже с кистью в правой руке, смотрит на картину, натянутую на подрамник; Ксения и Рахиль на ступенях института – улыбки от уха до уха, день получения диплома. Тюремная фотография Рахиль в фас и профиль. Сейчас она выглядит моложе, чем на этих снимках. Следующая страница – справка о реабилитации, выданная Рахиль Борисовне Смоль в 1956 году. Вход в роддом – Рахиль с ребёнком, Ксения и какой-то мужчина протягивает Рахиль цветы. Кладбище. Маленькая девочка держит Рахиль за руку, раввин стоит у могилы. Рахиль, Ксения и молодой человек атлетического вида в солдатской форме и краповом берете. Мара в выпускном платье. Мара и Йоська под свадебным балдахином. Рахиль на митинге, Манежная площадь. Рахиль возле могилы Давида в старом городе, Иерусалим. Вся жизнь в нескольких снимках. Длинная, путаная судьба.

Входит Ксения с банковской книжкой, на вытянутой руке несёт чёрный костюм и серую блузку.

– О! Я про этот костюмчик и забыла, – Рахиль берёт костюм, вертит в руках блузку, – блузка не моя.

– Нет. Купила, хотела к празднику тебе послать с оказией.

Рахиль выходит, Ксюша моет посуду, расставляет в сушке.

– Ну, как я тебе? – спрашивает Рахиль. Она успела соорудить причёску, забрав непокорные кудри в тугой узел. Узнать её теперь трудно – худенькая, с гордой, чуть откинутой назад головой, высокий, умный лоб, глаза на пол-лица. Только на ногах всё те же ботинки.

– Посмотри на ноги! Ужас. Возьми мои сапожки, они в шкафу и пойдём в салон краситься.

– Ещё чего!

– Ты похожа на курочку-пеструшку – клок чёрный, клок рыжий, клок седой. Так не годится.

– Деспот.

– Завтра я должна выйти на работу.

– Ты? Ты? Ходишь в присутствие?

– Нет, дорогая, я служу домработницей у одних нуворишей.

– Ты?

– Тебя заклинило. Именно.

– А как же твоя живопись?

– Раша, нет у меня таланта, нет, и не было. Это твои картины раскупались, как пирожки у метро, а мои брали в довесок. Это у тебя экспрессия, композиция, фантазия и смелость. А я просто хорошо обученный ремесленник, не более. И не надо меня успокаивать, никакой трагедии, никаких комплексов. Жаль, поняла это только на старости лет.

– И ничего не пишешь?

– Отчего же? Внукам письма в картинках. Они их обожают, да и как нам общаться? Они теперь ни слова по-русски, а я ни бельмеса по-английски, американизировались.

– Но зачем пошла в услужение? Не хватает денег? Жила бы на те, что выручала за мои полотна.

– Я и так живу в твоей квартире, ношу твои вещи, готовлю в твоих кастрюлях.

Чепуха какая-то! Мой долг тебе я никогда не выплачу, до конца света.

– Брось ты эту патетику, Рашка, не твой стиль! Ничего и никто никому не должен. Дети постоянно нудят, боятся, что я тут с голоду дохну, и ты туда же! А я ещё пока не развалина, я ещё о-го-го!

– Вот именно – о-го-га. Ладно, пошли уж, по дороге расскажешь, что за птички твои хозяева.

Переулок. За фигурным металлическим забором трёхэтажный особнячок. Охранник у ворот. Подъезжает джип. Охранник спешит открыть ворота, нажимает кнопку на пульте. Джип останавливает у самого крыльца, из машины выпрыгивает миниатюрный человечек. Рядом со своей большой машиной он выглядит весьма колоритно. Это Егор Павлович Букашкин.

Холл. Навстречу Букашкину идёт Звягинцев.

– Привет. Меня никто не искал? – чуть приостановившись, спрашивает Егор.

– В приёмной девица в последнем приступе молодости, её наша Клавочка развлекает кофейком. Кто такая?

– Понятия не имею. Меня «оттуда» никто не искал? – Букашкин поднимает палец куда-то в небо.

– Нет.

Оба врут напропалую.

Приёмная – комната в серо-голубых тонах. Голубоватые стены, серые кресла, бра и люстра из металла. Царство дизайна, почерпнутого из новомодного журнала типа «Декор». Под стать обстановке референт – «удлинённая» девица, увешанная серебряными цепочками. Две двери, украшенные табличками: «Президент ОАО «Полёт фантазии» Е.П. Букашкин» и «Президент ОАО «Полёт фантазии» С.И. Звягинцев». При виде Егора Клавочка вскакивает:

– Егор Павлович, к вам посетитель. Давно дожидается. Говорит, ей назначено.

– Надеюсь, вы не очень сердитесь? – Егор старается быть галантным. – Простите, в думе задержали. Эти политики такие болтливые! Впрочем, это их профессиональный грех, не правда ли?

Девушка поднимается, она почти на голову выше Егора, хоть на ногах её туфли на низком каблуке. Да и Клавочку создатель тоже ростом не обидел. Впрочем, Букашкин любит крупных.