Ирина Федоровская - Другая Анна

Был солнечной апрельский вечер. Сима закончила работу и уже собралась уходить в свой барак, когда её окликнул Эрнест. Он подошёл к девушке и сказал шёпотом:

– Этой ночью эсэсовцы собираются устроить вам Варфоломеевскую ночь, поэтому вы все должны покинуть свои бараки.

Сима не знала, что такое Варфоломеевская ночь, но предчувствовала, что это что-то очень страшное.

А почему именно нам? – спросила не на шутку растревоженная девушка.

– Наверное потому, что немцы понимают, что поражение Германии неизбежно, и видят в Америке и России главных его виновников, вот и хотят сорвать свою злость на вас.

– Так что же нам делать?

– Немедленно покинуть бараки, – повторил Эрнест. – Мы найдём для вас место.

– Но у нас много девушек, ребят…

– Поэтому нам придётся потесниться. Ничего страшного, это ведь ненадолго. Мы с Моник позаботимся о вас.

Ночь Сима и её подруги провели в чужом бараке. Моник подвинулась к стене, чтобы в её кровать втиснулись ещё и Сима с Катей. Наташу и Аню приютила итальянка София. Среди ночи девушек разбудил ужасный треск.

– Что это такое? – спросонья спросила Сима.

– Американский авианалёт, – объяснила ей Моник. – Если нас не убьют, значит будем не только живы, но и свободны.

Слова француженки заставили Симу окончательно проснуться. Треск всё усиливался, казалось, что американские самолёты бомбили что-то совсем близко.

– А нет ли здесь какого-то бомбоубежища? – спросила Сима.

– В городе есть, – ответила Моник. – Но здесь не город, а промышленный район, военные предприятия, которые, по всей вероятности, и решили бомбить американцы. Нам остаётся уповать лишь на Бога.

Проснувшись утром, девушки обнаружили, что все производственные корпуса превратились в руины, а лагерное начальство куда-то то исчезло. Всегда чисто выметенная площадь между бараками и фабрикой теперь была засыпана пеплом и золой.

На площади собирались молодые люди из всех бараков, и вскоре их стало до того много, что Наташа сказала подругам:

– Давайте станем ближе друг к другу, иначе эта толпа нас просто сметёт.

Девушки примкнули к ней. Где-то вдалеке промелькнул Бенито, и Сима не злилась на него. Она была счастлива, желала всем счастья и наслаждалась вновь обретённой свободой.

– Привет, Жозефина, – услышала девушка совсем рядом знакомый голос. Сима обернулась и увидела Эрнеста и Моник.

– Наконец – то свободны! – лицо Эрнеста озаряла счастливая улыбка. – Большего счастья и не надо. За нами приехал автобус, который развезёт всех французов по домам. Я уверен, что скоро заберут и вас, не волнуйся, Жозефина.

– Конечно. Вряд ли мы ещё когда-нибудь увидимся, но я всегда буду вспоминать о вас с благодарностью. Только меня зовут не Жозефин, а Сима. Я вынуждена была жить под чужим именем, потому что я еврейка. Спасибо за то, что вы для меня сделали.

– А я догадывался, что ты еврейка, – улыбнулся Симе Эрнест. – Но теперь всё страшное уже позади. Как говорят, всё хорошо, что хорошо кончается. Счастья тебе, Сима.

Сима, Эрнест и Моник обнялись на прощание, и французы поспешили к своему автобусу. Он был уже заполнен бывшими подневольными рабочими, и как только Моник и Эрнест вошли, тронулся с места.

– Не понимаю ни слова по-немецки, – вздохнула Катя. – Жозефина, чём ты говорила с этими французами?

– Я сказала им, что меня зовут не Жозефина, а Сима, и я вынуждена была скрываться под чужим именем, потому что я еврейка.

– Бедная Сима! – Наташа посмотрела на подругу с сочувствием. – Представляю себе, как ты переживала. А мы думали, что ты какая-то странная- так ни разу и не пошла с нами в город. Теперь я понимаю, что ты боялась встретить кого-то из своих земляков- а вдруг среди них найдётся кто-то, кто может донести. Всё плохое осталось позади, мы вернёмся на Родину и станем нормальными советскими людьми. У меня есть карандаш, давай обменяемся адресами и будем ездить друг к другу в гости. Ведь Золотоноша совсем близко от Миргорода.

Ласковое апрельское солнце золотило крыши уцелевших бараков, прекрасная погода как нельзя лучше соответствовала настроению девушек. Потом их позвали в административный корпус, где бывших подневольных рабочих из Советского Союза ждали приехавшие за ними уполномоченные по делам угнанных в Германию. Симину эйфорию развеял лейтенант Лапин. Это был человек лет под тридцать с уже довольно заметными залысинами. Его маленькие глубоко посаженные глазки сверлили девушку словно буравчики.

– Как твоя фамилия? – спросил Лапин.

– Вам говорить настоящую фамилию или ту, под которой я жила в Дортмунде?

– О, да ты авантюристка! – Лапин присвистнул. – Под двумя фамилиями живёшь.

На глазах у Симы выступили слёзы, и Лапин смягчился:

– Ладно, как твоя настоящая фамилия?

– Петрушанская Сима Ефимовна.

Лейтенант задумался. Суровость мгновенно исчезла с его лица, он приветливо улыбнулся девушке и спросил:

– А майор Петрушанский Аркадий Ефимович не твой родственник?

– Это мой родной брат.

– Я найду твоего брата, – пообещал Лапин.

Он снял трубку и набрал номер.

– Здравия желаю, товарищ майор. Около меня сидит ваша сестра, было очень приятно было с ней познакомиться…Нет, ещё не регистрировал. Будет сделано, товарищ майор.

– Твой брат скоро будет здесь, – сказал Симе Лапин и повесит трубку. – Может быть, хочешь чаю с булочкой?

Ещё минуту назад Симе казалось, что этот человека вообще никогда не улыбается, теперь же притворная улыбка не сходила с его лица, и это казалось Симе особенно неприятным. И хотя девушка очень хотела есть, она покачала головой и сказала:

– Нет, я сыта.

– Представители командования приехали сюда, чтобы решить кое-какие вопросы с нашими американскими союзниками, – объяснил Лапин. – И товарищ майор с ними. Он сейчас в гостинице и скоро приедет за тобой.

– Насколько я знаю, Алик не знает английского, – сказала Сима.

– Это не имеет значения, потому что наше начальство приехало с переводчиком. Впрочем, товарищ майор всё тебе сам расскажет.

Алик пришёл через полчаса. Со слезами радости бросилась Сима брату в объятья. За это время он заметно постарел: хотя брату было всего тридцать, в копне его густых каштановых волос уже поблестели серебряные нити, глаза окружала сеть мелких морщин, на виске проявился шрам.

– Ты её не записывал? – спросил Алик Лапина.

– Нет, товарищ майор, я сделал всё как вы сказали.

– Хорошо, – сказала Алик и, взяв сестру за руку, повёл её к двери.

– Куда Лапин хотел меня записать? – спросила брата Сима, когда они выши в коридор.

Алик немного помолчал, потом, пристально посмотрел на Симу и сказал:

– Заруби себе на носу: ты никогда не была в Дортмунде и не знаешь никаких подневольных рабочих.