Исаак Ландауэр - ЛЯДЬ

– Знакомься – Мари, моя несбывшаяся любовь, лучшая баба в радиусе четырёх тысяч километров. Именно так, потому как и белого медведя, кроме шуток, ушатала бы до сердечного приступа. И ты, медведиха, принимай пополнение, – она прервалась, чтобы сделать глоток, – вода пойдёт и из горла, но всё ж принеси нам бокалы, родная.

По возвращении Малая застала обитательниц ванной страстно целующимися.

– Только не подумай ничего, моя радость. Машка у нас не по этой части, ей вообще всё физкультура и никакой радости, – безрадостная продемонстрировала полный немой покорности взгляд. – Но и заводит притом с пол-оборота. Мужики её любят, не так, конечно, как тебя, но прямо светятся – глядь, какой бормотухи на радостях отгрузили шесть бутылок. Вот только без ума совсем, пропадёт одна, – бестолковая согласно закивала головой. – Ты же не против компании, площадь ведь позволяет…

– Нет, конечно, только никаких гостей, наркотиков и шума.

– Уже всё объяснила, Мари на всё согласная.

– Она немая у тебя, что ли?

– Наоборот, но если рот откроет не для дела – пиши пропало, такая дура, что хоть святых выноси. Правда ведь, моя радость, – и она плотоядно вцепилась долгим поцелуем ей в губы. – Хороша девка, огонь. Будешь у меня заместо гребного тренажёра.

– Не помню, чтобы ты занималась спортом. Тем более однополым.

– Перестань, в самом деле. Или лезь к нам, или дай покуражиться – с такими-то дойками. Напилася я пьяна, – затянула Натали более, чем характерную песню, обеспечив себе долгожданный покой наедине с зазнобой.

Мария, или Мари, появилась в их жизни случайно, как и положено являться всему сколько-нибудь стоящему. Отсидевшая на тяжёлых наркотиках два года и бросившая в один день заодно с поставщиком-сожителем, руководствуясь единственным «надоело», молодая девушка с дешёвым, но внушительным бюстом поимела от Малой прозвище «Длинный Чулок» за… за всё. Пребывавшая в абсолютном перманентном безденежье, вечно в чём-то виноватая, гениальная в выборе наименее подходящих мужчин – которые в лучшем случае оказывались жестокими трусливыми ревнивцами, она оставалась, пожалуй, самым жизнерадостным человеком из всех. Трое благоверных, предшествовавших знакомству трёх подруг, по очереди пытались её зарезать, удачно продать в Марокканский бордель и нашпиговать опиатами до распада личности. Обо всех вспоминала она с теплотой и всем готова была протянуть руку помощи, заодно уж с чем-нибудь более приятным, если не имелось на тот момент в активе иных серьёзных взаимоотношений полов. Кончила девизом «секс только с любимым», который закономерно и привёл её в профессию, ведь чувство, рождённое одним лишь эстетическим притяжением, нежизнеспособно от природы.

Её быстро оценили за бесхитростную весёлость и готовность развлекаться без оглядки на утро, погоду и обстоятельства, включая непреодолимой силы. Что решительно не изменило её материального положения, зато желанных горестей и разочарований в жизни существенно прибавилось. Без них она не могла, не чувствовала и не жила вовсе. Без них, наверное, Мари сошла бы в привычном значении слова с ума, не в силах выдержать и трёх часов, не омрачённых чем угодно. Магическим образом превращая всё вокруг в неразрешимые конфликты и проблемы, купалась в этих трудностях с радостью, которой не знавала и плескаясь с законным мужем в наполненной розовыми лепестками ванной с шампанским и видом на Пале-Рояль. Вечно куда-то переезжавшая, конфликтовавшая с арендодателями из-за всякой мелочи, опаздывающая, невыспавшаяся – но исключительно бодрая, оставалась в памяти каждого, кому посчастливилось оказаться на её пути. Именно посчастливилось, ведь и пяти минут, проведённых наедине, неподготовленному человеку порой оказывалось достаточно, чтобы усомниться в наличии объективной реальности и собственной в ней скромной, где-то даже подчёркнуто непритязательной до тех пор роли. По выходу из мистерии тут же являлись вновь желанные границы, приятные на ощупь товары, услуги, товарами предоставляемые, и восхитительно беспрекословная логика ценника. Мари, словно добрый детский доктор в очках, протягивала каждому по несколько капель горького полезного настоя, сглотнув который, можно было снова ощутить радость – уже лишь в силу отсутствия необходимости снова пить эту дрянь. Хотя бы до поры.

В постели она была до смешного бестолковой, но притом податливо-исполнительной, что быстро завоевало ей популярность среди жаждущих превосходства эротоманов. Такие, заплатив за всё под ключ, будут непременно стремиться утвердить примат собственной воли, которая по сути и нужна им лишь в качестве демонстрации. Есть у них и близнецы-братья: те, что станут озадачиваться удобством и наслаждением дамы прежде своего, заискивая мямлить «на что ты обижаешься», пока не спровоцируют долгожданный разлад по-настоящему. Тогда, придав голосу баритона вселенской мудрости, товарищ скажет ему, кивнув головой в сторону расхристанной гетеры: «Твоя, похоже, не в настроении». Три четверти мужчин играют во всякой связи исключительно в матриархат, то ли сублимируя чувства к матери, то ли насаживая всюду расцветший в подсознании алгоритм семьи. Малая таких терпеть не могла, но душка-Мари, обаятельная взбалмошная дура без тормозов, играла роль охотно, часто доводя пользователей до приятного исступления. Оскорблённые до глубины души, они принимались расписывать ей систему жизненных координат, аккуратно подводя нить к текущей бизнес-модели, предполагающей восприимчивость подрядчика к чаяниям клиента. Выслушав наставление и пустив иногда зачем-то слезу, она обрушивала тело на кровать со словами «ну ладно», предоставляя настырному потребителю самостоятельно управляться с остальным. И они управлялись, становясь поклонниками её строптивой привлекательности. Подчинять красоту и ей безропотно служить – эмоции в корне идентичные. Более сообразительные практикуют оба варианта одновременно, в том числе сугубо физиологически, находя в контрасте ожидаемый вертеп из перевоплощений.

Что до источника прелестных наслаждений, то Мари не чувствовала ничего и никогда – грустное наследие примата влюблённости над желанием, но вряд ли об этом даже задумывалась. Чиста, как летний день; ведь неспособный осознать предательство своего естества не заслуживает и осуждения за греховность воздержания. Сопутствующая новому знакомству сцена разогнала хандру самокопания, и Малая ринулась в бой. Проворнее всех оказался тамбовчанин, приехавший в столицу за новым оборудованием для родного «цеха уделки».

Тамбов. И снова, и по сути, и не город даже. Местные говорят, название в переводе с татарского название означает «яма», и это правда уже потому, что иначе быть не может. Он словно зачатый по жуткой пьяни ребёнок: агрессивный, неконтролируемый, но исключительно самобытный. При том, что и злиться на него без толку, все претензии очевидно к авторам сей чудной иллюстрации русской степи. Мужское население старой закалки в принципе не осознаёт в привычном понимании значение слова «страх». Который здесь не то чтобы игнорируется или, тем паче, побеждается. Вроде и эмоция в быту полезная, и жить с ней дольше, да сытнее, но как-то не дано. Понимают, что бояться действительно надо, вот только отчего-то не выходит ни черта. В бытность особливо жаркой борьбы с пьянством за рулём там позакрывали вне территории населённых пунктов большинство стационарных постов дорожно-патрульной службы. Здешний народ простой, но, со времён антоновщины, предусмотрительно запасливый. Откопал в посадках «Шмель», выглянул из лесочка и нажал на пуск – вполне эффективный метод донести до администрации несогласие с данным конкретным параграфом Кодекса об административных правонарушениях.