Сабит Алиев - Десять историй любви

Все так и напоминало детство. Я сел за стол, проглотил несколько ложек, от волнения даже не мог есть. Мать спросила: не захворал ли я?

– Спасибо, мама! Дай мне сначала насмотреться на вас, – ответил я.

Разговор о переезде в Лондон я решил отложить. Отрезав кусок хлеба, начал медленно жевать. Тем временем мать уговаривала меня: «Сынок, съешь хоть ещё немного. Ведь это твой любимый суп». И вдруг она начала разговор о том, что ее старший брат, который долгое время был главой нашего города, лежит в больнице, и мне надо обязательно навестить его.

***

На следующее утро, когда я проснулся, в доме уже пахло свежевыпеченным хлебом и чаем с чабрецом. Звенела посуда. Я наспех позавтракал и стал собираться к дяде. Мать уже приготовила пакет с гостинцами для него.

…Центральную больницу отремонтировали и покрасили. Теперь она пурпурного цвета. Мне в голову не пришло бы покрасить онкологическую больницу в такой цвет. Видимо, главврач думает иначе… «Где лежит больной? В онкологической больнице пурпурного цвета». Даже немного смешно.

Зашел в здание с центрального входа. Седой охранник с чёрными усами вопросительно посмотрел на меня.

– Извините, – говорю я, – скажите, Аскеров Афган в какой палате лежит?

– Кто? Аскеров Афган? – он надел очки и внимательно посмотрел в журнал. Затем встал. – Вы к нему? А что же сразу не сказали? Он лежит в палате «312», один. Третий этаж. Вы же понимаете, что утром посещать больных нельзя? Думаю, главврач ничего не скажет, если увидит вас, – говорил он с особой гордостью. – Простите, молодой человек, вы кем будете Аскерову Афгану?

– Племянник… Приехал из Баку, – ответил я и направился к лифту.

Мне всегда кажется странным, что мужчина интересуется чужой жизнью. Женщин хоть как-то можно понять, мужчин – нет. На мой взгляд, это одно из отличий мужчины от женщины. Пока лифт спускался на первый этаж, рядом встал мужчина в белом халате.

Закрылись двери лифта. Человек в белом халате нажал на кнопку третьего этажа. Вид у него был озабоченный. А как иначе? Попробуй работать хирургом-онкологом. Это не простая задача.

Кабина медленно ползла вверх, остановилась. Мы оба вышли и оказались на площадке, куда выходили разные двери с золотистыми ручками.

– Где номер 312, вернее палата 312? – бросил я, не глядя в его сторону, в надежде, что он ответит.

– Не знаю, – ответил врач и ушёл.

– Благодарю, – сказал я, скрипя зубами.

Пожилая женщина в форме медсестры в очках медленными шагами прошла мимо, встала перед лифтом и нажала кнопку.

– Скажите, – теперь я смотрю на неё, – где палата 312?

– Прямо, четвёртая дверь.

Я нашёл 312-ю палату, но сразу войти не мог: мои руки похолодели. Немного постояв перед дверью, вошёл. Главное, собраться с духом, поздороваться, а дальше само пойдёт.

Палата была длинная с одним большим окном и дверью в дальнем конце. Дядина койка была прямо посреди палаты, он лежал на левом боку. Кажется, сразу увидел меня, узнал, даже чуть приподнялся.

Из других палат доносились голоса врачей и санитаров. Сквозь жалюзи пробивался серый утренний свет. Я подошёл ближе, подал руку и, не дождавшись ответного движения, взял его за запястье и поцеловал исхудавшую щеку. Затем посмотрел ему в глаза. И встретил пристальный взгляд человека, который прожил почти восемь десятков лет на этом свете и для которого иной мир уже не является тайной. Взгляд, все ещё не потерявший своей остроты и таинственной притягательной силы. Одним движением глаз он предложил мне присесть. Я опустился на край кровати, аккуратно отодвинув одеяло. Несколько минут мы смотрели друг на друга.

Признаюсь, я не знал, с чего начать разговор. Почему-то он мне раньше не нравился. От него веяло каким-то холодом. Во всяком случае, при нашем первом знакомстве мне так показалось. И вот почему. В детстве я мечтал стать матросом, играл во дворе с корабликом. Веревка, к которой крепилась игрушка, запуталась, и я никак не мог развязать ее. Вдруг ко мне подходит мама и говорит, что у нас гость, пусть он мне поможет. Я подчинился, зная, что выбора у меня нет. Он был одет с иголочки. Мне казалось, что его одежду гладили на нем. Обувь у него был начищена до блеска, а густые волосы каштанового цвета зачёсаны набок, от него сильно пахло одеколоном. Он за секунду развязал веревку, отдал ее мне и, погладив меня по головке, сказал:

– Если что обращайся, – а я себя в тот момент почувствовал идиотом.

Сейчас перед собой я вижу измождённого болезнью старика. От того человека остались только глаза. Смотрю на него и думаю: вновь победило неумолимое и беспощадное время.

– Ты в Баку живёшь? Как там жизнь? Говорят, там все поменялось с советских времён, – на его губах появляется улыбка, наверное, он вспомнил молодость. – Давно я там не был. Чем ты там занимаешься? Ну, расскажи мне… Родителям помогаешь? – спросил он спокойным и уверенным голосом.

Я коротко ему ответил, что работаю адвокатом, родителям помогаю. Больше я не знал, о чем ему рассказать.

Наступила тишина, и с каждой минутой она становилась все более гнетущей.

– Знаешь, когда человек неизлечимо болен, он хочет быть один, – слабым голосом заговорил Афган. – Сейчас важно принять свой диагноз достойно, без паники. И ещё я хочу освободить всех от ненужной жалости. У меня осталось много вопросов и понимание, что я не смог сделать все… – он глубоко вздохнул. – Ты не помнишь ее, она была намного старше тебя. Моя дочка, Телли. Она умерла, когда ей было пятнадцать лет. Это было тридцать лет назад. Для меня… – я увидел в его набухших глазах слезы, – это было высшим наказанием бога. Тридцать лет я живу с этой болью.

– Понимаю, – пробормотал я и опустил глаза.

– Мне осталось жить три-четыре месяца, если буду принимать лекарства. Если нет, то месяц. Поэтому я решил отказаться от лечения. Я не хочу быть обузой для сыновей, никогда таким не был. Всегда жил так, как хотел, а сейчас все иначе. Не хочу так… Я смотрю на своё фото, оно последнее с Телли, где мы в обнимку сидим в парке. Сейчас понимаю, что жил, пока она была жива. После я просто считал свои дни. Сказал сыновьям, что меня надо похоронить рядом с любимой дочкой. Хочу видеть ее! Сколько лет живу с этой мыслью. Давным-давно читал одну книгу, где было написано, что если могилы рядом, может быть, души встретятся.

Он поднимает глаза, смотрит на меня и молчит. Всё-таки бог несправедлив: потеря ребёнка – это самое ужасное, что может случиться с человеком.

В этот раз мне дядя Афган показался бесстрашным человеком: он не боится смерти. Правильно говорят, бесстрашным мужество не нужно, мужество нужно людям, которые боятся, но все-таки преодолевают свой страх.

Его мужество усилило мою уверенность, и я, не поговорив с родителями, решил переехать в Англию.