Ольга Ивасенко - Собаки, кошки и Я

Пёс, хоть и старый, был красив – восточно-европейские овчарки отличаются своеобразным окрасом и статью. Я возилась по хозяйству под навесом у себя во дворе, изредка кидая взгляд на Ру. Если наши взгляды встречались, пёс начинал гавкать, но теперь я молчала, и он постепенно успокаивался.

Август набирал обороты. Даже в тени под деревьями было жарко, а на открытом пространстве прозрачными струями переливалось раскалённое марево, охватывая собой всё живое и Ру, находясь на солнцепёке, не имея возможности даже скрыться в малейшую тень в виде будки или навеса, сильно страдал. К жаре добавились мухи, объедающие кончики его ушей, что я однажды и обнаружила, глянув на пса.

Есть такое выражение «сердце обливалось кровью». Я смотрела на старого Ру и испытывала душевные муки. Появившимся цыганам передала солидол, с просьбой помазать овчара, но они, взяв банку, исчезли вместе с ней, даже не притронувшись к собаке. И я пошла к Ру.

Узнав о моих намерениях, мама впала в ступор. Над сложившейся ситуацией реяло воспоминание о том самом случае из моего детства и даже время года совпадало! Но я упрямо и молча мостила к забору табурет, чтобы удобнее было перелезть, под гневные крики моей матери с одной стороны и оглушительное гавканье Ру, с другой. Перемахнув через забор, я пошла к овчарке. Чем ближе я подходила, тем тише звучал голос Ру, пока он просто не замолчал, глядя на меня с удивлением. Честно говоря, мне было всё равно, что он там обо мне думает, мне надо было обработать его раны солидолом, который считается народным антисептиком и хорошо отпугивает мух и оводов.

Конечно, было страшно – пёс слишком агрессивен, но больше перевешивала решимость, которую и учуял Ру. Я просто молча подошла к севшему от удивления овчару, протянула руку и сказала: «Иди сюда, я помажу тебе уши», и пока пёс раздумывал, как поступить, добавила металла в голос: «Ну!». Ру встал, сделал шаг и снова сел, очутившись под протянутой рукой, как будто мы сто раз репетировали этот номер. За моим забором стояла тишина, тишина окружала и нас с псом, пока я осторожно накладывала мазь ему на уши. Описывать не буду, но зрелище было ужасным. Закончив, отошла к забору, и мама молча передала мне воду для собаки. Ру сидел так же не двигаясь и наблюдал, как я наливаю ему воду, как оставляю кашу в миске и опять перелезаю через забор.

С тех пор, овчарку как подменили. Нет, он не лебезил передо мной, да и я не старалась добиться от него признания меня за хозяйку, но отныне он поставил меня если не выше себя, то вровень. Уши обрабатываясь пару раз в день потихоньку заживали и, наконец, снова радовали своим нормальным видом. Забив в землю несколько узких досок, я соорудила примитивный, низкий навес из куска брезента, куда Ру заползал в полдень от прямых лучей солнца. Так прошло несколько недель. Ромалы, глянув на моё сооружение, о чём-то поговорили между собой и пропали на целый месяц и я, воспользовавшись этим, всё больше времени проводила с овчаркой.

Пока не видела мама, я так же перелезала через забор и садилась на землю, рядом с Ру. Он приваливался ко мне почти боком, упирался лохматой башкой в плечо и дремал, пока я, первые несколько дней отгоняла от его кровоточащих ушей полчища мух, потом, когда уши перестали его беспокоить и к вечеру спадала жара, он поскуливанием звал меня к себе, поиграться. Верёвку, на которую он был привязан, я удлинила и у Ру увеличилось место для свободы. Он припадал на передние лапы, прыгал в разные стороны, уворачивался, а я ловила его то за шею, то за хвост, опрокидывала на спину и щекотала брюхо. Ру визжал от смеха, осторожно прикусывал мне руки, но стоило отдвинуться, как тут же просил продолжить игру. Глаза его горели, хвост, ранее поджатый, весело развивался и даже шерсть, после нормальной, регулярной пищи, приобрела глянцевый оттенок. Он почувствовал себя нужным, любимым, и старался из всех своих собачьих сил соответствовать гордому званию овчарки. Теперь он возлежал возле своего навеса и подавал голос лишь при приближении кого-то к своей калитке, а так как никто и не собирался к ней притрагиваться, то оглушительное молчание вызвало приятное недоумение со стороны соседей.

Но, однажды наступило утро, когда Ру не оказалось на своём месте. Всё осталось как и было, кроме овчарки… Больше я его не видела никогда, цыгане исчезли без следа вместе с собакой, а через несколько дней, новые хозяева участка начали строительство дома.

*

Новыми хозяевами тоже оказались цыгане, только «рангом» повыше, перекупившие участок у своих соплеменников. Ну что сказать… Соседями они оказались неприятными – классический вариант, как их описывали с древних времён. Они быстро возводили большой дом в худшем варианте стиля «кич», не расплачиваясь с русскими нанятыми строителями-работниками, из-за чего скандалы в соседнем дворе почти не затихали. Цыганский язык, вперемешку с русским матом, густым облаком стоял над участком.

В обход архитектурных законов, три больших окна строящегося дома выходили прямиком в наш двор, но обнаружила я это, только вернувшись с работы. Разборки, естественно, ничего не дали и строительство закончилось в рекордные сроки. Старую времянку, принадлежащую ещё Фёдоровне, они оставили, и поселили в ней вечно пьяного мужика русских кровей, в качестве батрака «на все руки» за кров, еду и стакан водки.

Сам хозяин Николай тоже пил и иногда, когда «ловил белочку», выбегал во двор и выл. Обычно это происходило ночами, как и почти все их «приколы» в виде, например, желания развести мощный костёр. Костёр достиг в высоту почти до крыши дома и мы, поднятые по тревоге лопнувшим от жара стеклом в своём окне, носили вёдрами воду и поливали стену своей времянки, которая раскалялась от близкого огня. Часто у него возникало неодолимое желание поиграть на баяне, и возникало оно на пике алкогольного опьянения тоже под утро.

Сыновья его почти не пили, но легче от этого не становилось – однажды я мыла посуду возле своего крана во дворе и услышала выстрел из охотничьего ружья прямо над головой, а затем, на меня красиво спикировали мелкие кусочки бумаги из отработанного пыжа. Честно говоря, я уже даже не удивилась, только отряхнулась, закрутила кран и пошла на разборки. В их доме и дворе царила небывалая тишина, кухонное окно из которого в меня стреляли, было закрыто, и только форточка медленно покачивалась, останавливаясь. Как выяснилось потом, им захотелось посмотреть мою реакцию на выстрел.

Кроме двух взрослых сыновей, у Николая была восьмилетняя дочка Маша. Однажды, дело было тоже летом, ей купили в качестве живых игрушек несколько маленьких цыплят. Наигралась она с ними быстро и цыплят отдали на хранение батраку во времянку, откуда один сбежал к нам во двор. Мы стояли, разговаривая с мамой, у порога, когда раздалось попискивание, и с удивлением, увидели протискивающегося в ячейку забора сетки-рабицы жёлтый комочек пуха. Зрелище было настолько уморительным, что мы рассмеялись, а он, услышав нас, заспешил поближе к нашим ногам.