Сергий Чернец - Собрание сочинений. Том четвертый. Рассказы

Сама она редко появлялась среди людей, прогуливаясь, буквально скрывалась в подвале библиотечного коллектора. Коллектор был большой, а сотрудников немного, со всеми она знакома, и все занимались своими делами, всё это помогало примириться с жизнью.

В коридоре библиотечного хранилища она снимала металлический жетон, висящий в шкафу над столом дежурного, и спешила в зал со стеллажами с книгами, центр которого заставлен столами. Среди которых был и её, Екатеринин стол. Поздоровавшись с подругами, которые успели явиться раньше её, она подходит к своему столу – это не только рабочее место, это её второй дом. Всё тут было привычно и обжито; справа было место для заявок, по которым книги собирались; тут же прямо стояли флакон с клеем, коробка скрепок, ножницы и авторучка. В верхнем ящике в сторонке от бумаг лежало зеркальце. Екатерина доставала его и, приладившись к утреннему освещению, падавшему из окна, поправляла прическу. Затем брала бланк-заказ, который первым лежал в стопочке, и принималась за работу.

В полдень звонил звонок – обед, так им сообщали сверху из научной библиотеки. Екатерина открывала самый нижний ящик стола; доставала оттуда стакан, ложку, ножик, пачку сахара; съедала два-три кусочка хлеба с сыром и бежала в коридор к телефону.

– Наташа! Ты пришла? – говорила, как мама переживающая. – Открой холодильник. Там наверху кастрюля. Синяя, синяя! Достань, поставь на плиту. Суп. Да! Разогрей и кушай. Я сегодня вовремя приду, не задержусь.

В пять вечера, по тому же звонку, Екатерина задвигала ящик стола, говорила «до свидания», вешала на место жетончик со своим личным номером и бежала домой. С работы она шла пешком, заглядывая по пути то в один, то в другой магазин. Домой возвращалась, уже неся сумку и авоську с продуктами. Отдышавшись, она переодевалась. Дома её ожидала целая пропасть дел. А когда дел много, то в красивые одежды не облачишься! Она набрасывала на себя легкий ситцевый халат, затягивала потуже пояс вокруг талии, и начинала хозяйничать.

Надо было убраться в квартире. Утром Екатерина не успевала, да если бы и успевала, всё равно вечером приходилось убирать заново. За день Наташа всё перевернёт вверх дном. Матери дома нет; соберутся после школы у неё подружки; играют, клеят стенгазету; набросают на пол клочков бумаги, насорят. Прибираясь, Екатерина ворчит на Наташу, что она такая да сякая: балованная, не жалеет мать; но в душе Екатерина понимает, что ругать надо не дочь, а себя саму. Сама набаловала девочку – двенадцатый год идет, а она тарелку после еды ополоснуть не может.

Прибравшись, Екатерина готовит ужин, и они садятся с дочерью за стол. За ужином только и отдохнешь. Потому что после ужина она тут же торопится в ванную. Ещё со вчерашнего вечера у неё замочено бельё. Надо переложить его в бак и поставить бак на плиту. Пока бельё кипятится, Екатерина моет посуду. Потом стирает, согнувшись над ванной. Белья накапливается больше, потому что дочка растёт. Прополоскав половину, Екатерина спешит уложить девочку; затем ещё битый час стоит возле ванны, полоская и отжимая бельё.

Развешивая на балконе бельё, Екатерина глядит на ночной город.

Внизу, а жила она на пятом этаже, бесшумно движется вечерний троллейбус полупустой, ярко освещенный; сверху он кажется уютным катером, плывущим по черному асфальту дороги, как по реке. Но Екатерина знает, что это за химера такая – троллейбус, как она проклинает его каждое утро. В кинотеатре через дорогу, рядом с парком со скверами, налево, окончился последний сеанс, и люди заполняют улицу. У кого-то играет транзистор, напевает музыка и слышится смех девушек. – У кого-то есть жизнь и помимо работы; кто-то ходит в кино, в театр, в гости к друзьям. У неё ничего этого нет. Ничего, кроме библиотечного коллектора да вот ещё, пожалуй, кухни. Екатерина перестает развешивать бельё. Вздыхает. – Прошел день. Завтра будет другой. А там ещё и ещё. И все дни похожи. Как окна, в которых погашены огни, в домах напротив. Не было у неё походов в кино, как в школьные годы. Никогда она не ходила в театры, а было их в городе несколько. Был даже музей и галерея художников, где проводились выставки картин. О чем на улицах висели большие красочные объявления. Не было даже семейных вечеринок – некого было в гости приглашать.

В этой её однообразной жизни. Когда день за днём складывались в месяцы, а месяцы в годы, только мимолётные и всегда неожиданные наезды друга-Олега приносили ей грустную радость. Хоть он приезжал к родителям, но всегда приходил к ней в гости и привозил подарки и ей и дочери.

___________________

Каждый раз Олег приезжал из какого-нибудь нового далёкого угла Сибири: то из Ханты-Мансийска, то из Нового Уренгоя или из Ноябрьска.

Хотя был прописан, как говорил он сам, в Тюмени, где у него имелась квартирка в барачном районе окраины города. Большие города отошли в прошлое, раньше он ездил в Ленинград и там даже оставались у него друзья какие-то. Мода прошла, как проходит мода у женщин на одежду, непоседы, вроде Олега, вербовались теперь на Север.

Приедет, явится – в промасленной куртке-телогрейке, вытертая шапка, чуть не кирзовые сапоги-ботинки с длинным верхом. За час он всё это сбросит. Накупит новое одеяние, и станет совсем другим человеком. Неделю Олег жил на родине, у матери: ходил в гости по друзьям, потом ехал на курорт; с юга в Ленинград; и снова исчезал на целый год или даже на два.

Навещая Екатерину, Олег проявлял к ней разные знаки внимания. Покупал подарки, приглашал в кино и ресторан, иногда даже ночевать оставался у неё. Но всегда держался предупредительно, как друг. Хотя, судя по всему, он был изрядный ловелас. Иногда, подвыпив, Олег начинал хвастаться своими успехами у женщин. «Когда я работал персональным водителем в Ленинграде, – рассказывал он, – была у меня девица. Шикарная! Очень любила наряды и быструю езду. С машиной хорошо. Привезу, бывало, утром шефа в офис, а у него совещание. Значит, часа три ты ему не нужен. Звоню подруге: так и так, дорогая, машина свободна! Подкатываю к условному месту. Дверцу нараспашку: пожалуйста! Через двадцать минут мы уже за городом, на лоне природы: с вином и закусками из гастронома. Шеф там руководит своей фирмой, а я тем временем… Кхе-кхе!».

Екатерину такие рассказы будоражили. Она долго потом не могла уснуть; намаявшись от бессонницы, вставала, шла на кухню, пила капли; возвращаясь, останавливалась у дверей маленькой Наташиной комнаты, где спал Олег. В комнате слышался храп и сопение его сонного. Она возвращалась к себе на раскладной диван, где с ней спала Наташа, и её мерное дыхание успокаивалось.

Утром, когда они уходили, Олег ещё спал. С работы Екатерина звонила ему, чтобы он достал из холодильника то-то и то-то и поел.