Людмила Максимова - С любовью, мама

По случаю двадцатилетнего трудового стажа наградило руководство завода нашего Ваську бесплатной путёвкой в Тунис. Самим, видать, по нескольку раз в год летать надоело.

– Спасибо, – сказал он, – в этой стране я, кажется, не был.

– А в каких странах вы были, уважаемый Василий Иванович? – поинтересовалось вежливо правление.

– Сами знаете, уважаемые, ни в каких.

– Но возможно, уважаемый, вы за свой счёт путешествовали.

– Моего счёта, уважаемые, хватает на путешествие до Пскова и не всегда обратно.

К сбору мужа в дальние края Алевтина отнеслась ответственно.

– Исключительно для лечебных целей, – сдвинув брови и показав кулак, сказала она и вложила в чемодан завёрнутую в несколько слоёв газеты бутылку водки «Путинка». – На самый крайний случай.

Крайний случай наметился уже на третий вечер отдыха. Сосед по столику обратил внимание Васьки на стоявшего возле выхода из зала огромного африканца, не сводившего с них глаз. Васька отмахнулся, мол, парень ищет объект для любовных утех и глазеет на сидящую рядом даму. На следующий вечер новый друг частично согласился с Васькой, но предположил, что не дама, а именно Васька и есть тот самый объект. Васька глянул на африканца внимательнее. Тот оскалился, вращая белками, и подмигнул. Васька запаниковал. Он уже наслышан был о всякого рода извращенцах и стал серьёзно опасаться за свою в этом смысле честь. Новые его друзья страхи Васькины сочли вполне себе обоснованными: кто его знает, что от этих иностранцев ожидать. Во как живут, с жиру бесятся. Решили в одиночестве Василия не оставлять и для верности вооружиться. Выбрали в лавке за десять долларов (все, какие только были у Васьки деньги) длиннющий нож и посоветовали на ночь класть его под подушку. Но никаких поползновений со стороны африканца не последовало. Он лишь продолжал разглядывать Ваську и время от времени подмигивать. В вечер перед отъездом дошедший до лёгкой истерики «объект» под охраной новых друзей сбегал к себе в номер и принёс бутылку «Путинки». Исключительно для лечебных целей, как заповедала Алевтина. Водку сам разливал, от волнения не заметив подставленный пятый стакан.

– Ви позволяете? – прозвучало откуда-то сверху на русском языке с небольшим акцентом. И стакан исчез в огромной тёмнокожей лапе.

Васька с испугу заглотнул всё содержимое.

– Васья, друг, ты что, меня не узнаёшь? Я – Джамиль.

– Какой ещё, на х…й, Джамиль? – осмелел Васька.

– По ди-иким степям Забайка-а-лья, где зо-о-лото ро-о-ют в горах, – завопил африканец на весь зал. – Помнишь?

– Песню помню, тебя нет.

– Тохда дафай ещё випьем.

– Извини, у меня полный голяк. Завтра улетаю.

– Не ссы, Васья. Я хозяин этого отеля.

Джамиль вскинул руку, и на столе возникли две бутылки тунисской водки «Буха».

– Подходящее название. Но я не пью, – вспомнил Васька Алевтину.

– А что тут пить? – захохотал Джамиль. – Тохда ми мнохо пили.

– Так, короче, – влил в себя содержимое второго стакана Васька, – рассказывай, когда это тогда. И где?

И Джамиль рассказал. В начале девяностых он в числе других студентов Московского университета дружбы народов отдыхал в летнем лагере на Байкале. В Иркутск на экскурсию по городу приехал автобусом со всей группой. Но засмотрелся, заболтался со студентом-земляком. В общем, оба они отстали и потерялись. Холодно, денег нет, куда идти – не знают. Помнят лишь название лагеря и что ехать до него больше часа. Темнеет. Страшно. Стоят, грустят. И видят: идёт к ним от пивного ларька, что у железнодорожного вокзала, щупленький белокожий парень с тремя кружками пива в руках.

– Ну чё, дружба народов, бухать будем?

И радостно так улыбается, достаёт из кармана бутылку водки и доливает в кружки:

– У нас говорят: водка без пива – деньги на ветер.

Сразу сделалось тепло и весело. Разговорились.

– Не ссы, дружба народов, прорвёмся. Русские своих не бросают.

Вася сбегал к начальнику вокзала, и часа через два появился военный «козелок». До того он ещё куда-то бегал и притащил несколько бутылок водки:

– Это вам с собой для сугрева.

Прощаясь, они долго стояли обнявшись и орали на всю привокзальную площадь: «По ди-иким степям Забайка-а-лья…»

– Васья, – закончил свой рассказ Джамиль, – ты нам много смешил, раськазивал про… как это? Анхель-кранител? Как он сейчас?

– Ангел-хранитель, – поправил Джамиля Васька. – Нормально. Дома ждёт, пряник мой. И глянув на водку, добавил: – С кнутом, скорее всего.

Джамиль, Васька и его новые друзья встали в круг, обнялись, сдвинули головы и тихо запели: «По ди-иким степям Забайка-а-лья…»

К ним стали присоединяться туристы из других стран. Васька плохо различал их по национальности. Кажется, это были немцы, поляки, англичане и кто-то ещё.

До самой ночи над плоскими крышами Хаммамета разносилось не слишком стройное, но могучее разноголосье: «По ди-иким степям Забайка-а-лья, где зо-о-лото ро-о-ют в горах…»

С легкой руки Димона – соседа по коммунальной квартире, где родился, вырос и, судя по всему, помрет Аркаша Бессер, к нему прилипло прозвище Артист. С самого начала он имел на то полное право, ибо состоял в штате самодеятельного театра, получившего благодаря таланту режиссера не только признание требовательной ленинградской публики, но и звание народного, что предполагало наличие нескольких ставок, в том числе и актёрских. Надо признать, что кое-какими актёрскими способностями Аркаша обладал. Он умел выразительно молчать, позволяя публике любоваться собой. Роли ему давали с минимальным текстом потому, что Аркаша Бессер не только ленился их заучивать, но и сильно грассировал.

К семье Бессеров соседи относились почтительно. Мать Аркаши называли за глаза барыней и в списки по уборке мест общего пользования не включали. Дочь бывшей владелицы квартиры графини Игнатовой в силу несознательного своего возраста и бесстрастного характера к послереволюционному уплотнению отнеслась равнодушно, классовой ненависти к вселившимся не выказывала. Тихо жила в бывшей гостиной, работала кассиром в кинотеатре.

В первые месяцы блокады в её комнате в качестве мужа появился Фима Бессер, работавший на хлебозаводе начальником по снабжению, благодаря чему ей удалось выжить, сохранив чудом избежавшие экспроприации в революционные годы ценные вещи. Ко времени появления на свет Аркаши гостиная была поделена на две комнаты. Тайна второй комнаты, ключи от которой хранились лишь у Ольги Николаевны, нисколько не томившая Аркашу, унаследовавшего мамино бесстрастие, открылась лишь после её смерти. Это позволило Аркаше продолжить существование, не вступая в противоречие со своим характером, главной чертой которого была патологическая лень.