Наталья Дмитриева - Когда было больно. Сборник Самоисполняющихся Сказок. Книга 1

Но слышала Дикообразиха и другие слова:

– Иди вперёд, любимая наша Женевьева! Мы рядом, мы помним и любим тебя! И силу нашу тебе отправляем! Ты вспомни, как легли болезни наши на руки твои нежные и как ты нас лелеяла и холила! Ведь тело если и исчезнет, то память о делах твоих навеки останется! Ярок твой след остался!

И эта волна любви и нежности вновь подняла Дикообразиху. И путь свой продолжила она.

А там, впереди, на горе высокой, Замок уже сверкал огнями яркими. Толпа людей приближалась к Дикообразихе.

– Уродина! Злая! Старая! – неслись крики, втыкая Иглы Кощеевы… Но Дикообразиха не чувствовала уколов этих, так как поняла она и осознала, что Дар свой внутренний несет в помощь тем, кто принять его хочет. Кто страдал и смог подняться, кто остался неравнодушным к горю да печали людской. И красота её от того, что она отдать может. От избытка, полученного в пути. Красота её – в преодолении и знании глубоком.

И из толпы три добрых молодца, три богатыря к ней вышли.

– Прими, Женевьева, ключ от ларца, что в глубине Замка спрятан! Пока не прошла ты путь свой, пока чрез боль, чрез страдания не узнала, чем ты ценна, пока не полюбила себя, безобразную, не было у тебя такого ключа! Не доступен был он! А мы отныне и навсегда твоими Богатырями будем! В печали да в радости опора твоя – в плечах да руках наших!

И склонили головы они свои. И передали ключ этот.

К замку подошла Женевьева, по лестнице мраморной спустилась вниз. Да легко так шла она! А комната, в которой Ларец находился, вся зеркалами украшена была. И отражением своим залюбовалась Женевьева. Вновь, вместо Игл Кощеевых, были на ней одежды шелковые. Да волосы красиво расплескались по плечам. Да аромат нежнейший исходил от них.

– Я! Это снова Я!

Тут и Богатыри вновь рядом оказались. И в руках ларец заветный они держали.

– Мы низкий поклон тебе от Рода Славного передаём! Там Герб и печать тебе принадлежащие! Очистила ты Род свой Славный. Так будь же ты всегда светла и богата!

Открыла Женевьева тот Ларец, а там каменья драгоценные да купюры денежные! Смутилась она, да и говорит:

– Я не о награде думала. Лишь делала то, что сердце мне подсказывало! Не кляла судьбу. Знала, что раз идут мне испытания, так по плечу их вынести! И путь я познала сама. И рассказать хочу я людям, как идти по нему!

И молвил Богатырь:

– Дары волшебные эти – чтобы ты не страдала о хлебе насущном, делами, да творениями своими ткань судеб украшала! Скажи нам, примешь Дар ты этот?

И склонила голову Женевьева. И приняла Дар от Рода своего!

Любаня плакала уже третий день. И так горько ей было, так горько…

– Что ж ты плачешь, Любонька? Глазоньки свои портишь? Гляди, как личико-то поплохело, да посерело? Что за кручина у тебя, внученька? – спрашивал её Дед Ефрем.

– Ах, дедушка, ну опять Иваша меня предал, опять обманул! – слезы вновь брызнули из глаз Любоньки. – Обещал мне корову выгулять, да траву накосить, да цветов подарить! Я ждала его, ждала, а у него —обстоятельства! Федька на рыбалку позвал да Гунька на работу вызвал!

– Ох, девонька, строга ты к Иваше! Ох, строга! Да что случилось —то такое страшное? Ну, обстоятельства! Ты ж знаешь, что Иваша – парень добрый, всем угодить любит. Да важно для него, что люди скажут! Ведь не впервой же, Любонька!

– Он обещал, он меня предал! – рыдала Любонька.

А Дед Ефрем всё своё ей:

– А ну-ка, скажи мне, милая, что ты кличешь предательством?

– Деда, он говорит одно, а делает другое!

– Ох, Любонька, так думает- то вообще третье! И сам мыслей тех боится. Бегает, себя уговаривает. И тебе говорит так, как ждешь ты от него услышать. Ты, девонька, не жди ничего, не требуй, и горя у тебя не будет! Ведь горе-то, Любонька, тогда, когда за другого думаешь, за него честной да верной быть стараешься! А свою силу, девонька, теряешь! Ту, что на красу твою пошла, на радость девичью!

– Ой, дедонька, а у тебя так было? Что про предательства?

– Ии, милая! Сколько было этого. Да страдал я, называя их недругами, да по-всякому! И тошно было смотреть на них, и тело моё стонало да плакало! Думал я, что сделать-то с этим надо? Как боль свою облегчить? И подумал я, а кем они себя считают? Встал я на их место, головою их подумал, и понял вдруг, что они-то сами запутались! Что поступая так, как привыкли, радость они чувствуют от того, что всё, как прежде, менять не придётся. А там, где прежде, ясно всё, да и понятно. Привычно, стало быть, Любонька! Ведь не может же человек сказать, что плох он оказался. Вот и твердит, что так и надо. Что, мол, прав он. И состраданием наполнился я к метаниям их, к беде такой, что думают одно, чувствуют другое, а делают третье! Хворают они, Любонька!

– Ой, дедуля, они что ль психами называются?

– Да что ты, милая! Просто каждый по-своему удобство понимает. А сказать не может. Потому как сам в тот момент так думает. А потом меняется что-то, вот как удобно —обстоятельства! Они, обстоятельства, всегда меняются! Да не каждый управлять ими может! Вот и ты, Любонька, каженный раз так плачешь, да горюнишься! Ан, дело ли? А ну, давай-ка удовольствие не в обиде найдешь, а в том, что сделал так Иваша – а значит, показал тебе, Любонька, что тебе самой понять надо. Чтобы глазоньки не болели. Да личико не морщилось.

– Что ли он хороший, дедушка?

– А как же, милая! Гляди, как старался для тебя добра сделать, что себя покривил! А то, что Иваша —такой близкий, и вместе вы уж давненько, вот и такая у тебя боль на него сработала. А без боли, детонька, да без трудностей, ничего не бывает! Так что, поблагодари Ванюшу за подарок ентот. Да, девонька! Река-то Жизни – она такая! С порогами. Ты свой —то плот ровняй, милая. Чтобы пороги пройти буйные.

И просветлела лицом Любонька – так ей легко стало! «Ох, Иваша! Ох, старается для меня! А что я ждать —то буду? Вон, Миха без работы мается. Яичек Рябовых ему отдам, да молока Бурёнова, да слово ласковое за помощь! И чтоб не ждать, не ждать. не ждать! Ведь я сама вынуждаю Ивашу так со мною сделать-то. А коль во мне та хворь уйдет, другое отразит Иваша!»

Мария сидела на террасе и размышляла.

Что-то не то стало происходить с её зрением. Не то, что бы ничего не видела, а как-то через пелену.

Печень, что ли? Психосоматика? Печень отвечает за зрение! Гнев? Да, и это было. Гнев на себя, на свою дальнозоркость, что была у неё с детства. «Ты, что не видишь, что происходит?» – говорили ей.