Вера Заведеева - Колокольчики мертвеца

– Зачем вы так, Славця!

– Двадцать пять годов Славця. Разонравилась, Альошенька? Стара для вас? А ты, бессовестная, тикай отсюда! Кому говорю!

Девочка, сгорая от стыда, ненавидяще глядела на Ярославу, но с места не сдвинулась. Алексей, поборов неловкость – бабьих сцен ему только не хватало! – мягко попросил Кшисю уйти: «Ты иди… потом поговорим». Та укоризненно взглянула на него и метнулась прочь, закрыв лицо руками.

– Беги, беги! – крикнула ей вдогонку Славця. – Рано тебе еще чужих ухажеров отбивать, крысиная царевна! Пойдем, Альошенька, ко мне, – обернулась она к Алексею, – отпущу вам все прегрешения! Не журитесь, хай ей грець той школе, на що вона вам сдалась? Выпьем по маленькой – и сердце щемить перестанет. Мне тоже все тут надоело! Будем пить и веселиться, как ляхи говорят: вшистко едно – во́йна!

Пропади все пропадом! Алексей расстегнул китель… Ну почему его в бою не убили? Кто он здесь? Всем чужой и бессилен что-нибудь изменить. Он залпом осушил стакан, захрустел огурцом. Ярослава прижалась к нему, что-то ласковое нашептывая. Алексей не слушал… Догорал закат. Алексей спустился к речке, сунул гудящую голову под знобкую воду – и словно пудовый камень с души упал.

– Ну, як, козаче? Життя собаче? – раздался на берегу насмешливый голос.

Алексей выпрямился, надел китель и пошел, не оборачиваясь, к дому под едкое хихиканье Калины Григорьевича, возвращавшегося с мельницы. «Вот пройдоха! Все уже пронюхал!» – злился он. Никогда еще он не чувствовал себя таким опустошенным и разбитым. На войне ему довелось повидать такое, что и на десять жизней хватило бы. С ранней юности на фронте. Казалось, что четкий и ясный армейский порядок существует повсюду. Алексей не делал никаких скидок на чрезвычайные обстоятельства и, не задумываясь, пожертвовал бы жизнью ради выполнения задания командования. Но здесь его боевая лихость не поможет распутать то, что так замысловато закручено некими невидимыми силами.

Сидеть дома было совсем невмоготу. Алексей решил пройтись. Хозяйский хлопчик Петро нахально осклабился: «Опять до нареченной, пане?», но тут же схлопотал отцовскую затрещину: «Цыть, поганое дите! Зоб вырву!» Мельник пожевал сивый ус, хмыкнул:

– Прогуляться надумали перед сном? Что ж, это полезно…

– Не угадали. Дело есть.

– Знаю-знаю. Сам молодым был, – усмехнулся мельник, глядя из-под вислых бровей. – Да все ж дело-то лучше оставьте до утра. Ночка дюже темная. Мало ли что…

Алексей молча вышел из дома и тотчас окунулся в вязкий, зыбкий мрак. Куда бы пойти? Может, к Пшеманским? Он нерешительно постучал, соображая, как бы объяснить столь поздний визит. Ждал долго: в лихую годину, да еще ночью отворяют не вдруг. За дверью послышались легкие шаги: «Кто тутай? О, пан офицер! Проше, проше… – защебетала старушка. Семья ужинала. Алексея усадили за стол. Кшися, смущаясь, подала жареную рыбу. Дед похвастался: «Наш Юрек наловил. Настоящий рыбак».

– Проше, пан научитель, – кивнул хозяин на появившуюся на столе бутылку с яркой наклейкой. – Добра польска вудка, най ее хол-лера везьме! Проше. Гей, бабця, где келишки?

– Тераз, тераз. Хвилечку [10] Сейчас, сейчас. Минутку (польск.). , – суетилась старушка, подавая крохотные стопки.

Лесничий наполнил три, четвертую отодвинул в сторону, но сухонькая старушечья лапка цепко ухватила бутылку и капнула себе на донышко стопки.

скрипуче затянул старик, подкручивая усы. Старушка подпевала ему тоненьким задорным голоском.

– Бабця у нас ни едного дьябла не боится. Бардзо отважна. Клянусь паном Богом! – расхвастался старик.

Потом он стал вспоминать, как сражался под Перемышлем. Алексей подзадоривал его, заявляя, что та война по сравнению с нынешней – детская забава. Старик рассердился, замахал руками, как кочет крыльями:

– Цо! Забавка? Матка Боска Ченстоховска! А «чемоданы»? Один такой снаряд целый взвод зароет, а может, и роту. А баварская конница?

– А танки, – поддразнивал деда Юрек, – а самолеты?

– Подумаешь, чоуги [11] Танки (польск.). – ерепенился дед, но вскоре остыл: на танк с драгунской сабелькой не попрешь.

Алексей вышел в сени покурить, подмигнув Юреку.

– Как же так? У такого боевого деда оказался внук-трусишка? Что ж ты в школу-то не пришел? Испугался?

– Хлопцы не пошли… Что ж я, один буду учиться?

– Покажи всем пример, пусть знают, что ты не заяц пугливый. Приходи завтра, если… если опять не струсишь.

Как же быть? Пойти? Но Гриць предупредил, что тогда уничтожат всю семью и хату спалят. Хотя у них на хуторе пока никого не спалили. Но директора-то убили… А, может, это немцы-окруженцы? Сколько их пробиралось лесами на Запад. Может, пан директор попытался их задержать? Юрек колебался. И все же он пойдет в школу, а если туда нагрянут бандиты, быстро смоется. Вот хлопцы позавидуют, когда учитель станет заниматься с ним одним! Но Кшиська останется дома (разве девчонка в случае опасности сможет удрать? Она и через плетень-то не перелезет).

– Я приду, Алексей Иванович! – твердо пообещал Юрек.

Утром Юрек в школу не пришел. Тяготясь вынужденным бездельем, Алексей писал подробные конспекты занятий, составлял развернутые планы, перечитал все имеющиеся учебники и методички, которые нашел в директорском шкафу. На все это уходило немного времени, а потом начиналась пытка. Он метался по хутору, уговаривал родителей отпустить детей в школу, но чем больше наседал на них, тем больше они сторонились приезжего чудака, опасаясь гнева бандеровцев. Как-то Алексей заглянул к Терновцу. Тот неторопливо снимал с дерева румяные яблоки, стоя на стремянке.

– Алексей Иванович! – донеслось откуда-то сверху. – Слава Иисусу!

– Здравствуй, Митя! – поднял голову Алексей. – Ишь ты, куда забрался! А когда в школу придешь?

Ответить мальчик не успел. Терновец-старший неловко спрыгнул со стремянки и метнулся в сарай. В лицо оглянувшемуся на шум Алексею уставились черные провалы двустволки.

– Геть с подворья! – рявкнул мужик.

– Вы что? С ума сошли? – удивился Алексей.

– Ничего! Тикай, коли жить хочешь!

Черные пальцы Терновца судорожно скребли ореховое ложе ружья, дрожали на жалах спусковых крючков. Секунда – и сдвоенный заряд медвежьей картечи разворотит грудь.

– Уходь! Богом заклинаю, не доводи до греха!

Алексей шагнул вперед, но мужик, карауливший каждое его движение, упер ему в горло черные дула.

– Пристрелю, как пса! Сгинь! – взвыл Терновец.

Алексей побледнел: мгновение – и слепой страх толкнет очумевшего мужика на отчаянный поступок. В таком состоянии даже самые робкие и безвольные смертельно опасны. «Вот где смерть свою встречу, – мелькнула мысль. – Уж лучше бы в бою». Затрещали сучья – и что-то тяжелое свалилось на Терновца, припечатав его к земле. Дмитро проворно схватил родителя за руки и заломил их назад. Мужик бился о каменистую землю, пытаясь сбросить с себя сына. Высвободив одну руку, лупил его кулаком, но мальчишка, визжа от боли, вцепился в отца, как кошка. Алексей схватил ружье, выбросил патроны и оторвал сына от отца. Терновец, с трудом поднявшись, снова пошел на учителя.