Лариса Шевченко - Любовь моя

– А я думаю, что люди рождаются с особым техническим мышлением. Мне кажется, музыка может помочь ученому расслабиться, «отпустить» мозг на свободу, чтобы вытащить в нужный момент из подсознания что-то важное, новое – и только. Открытия по заказу не делаются. Это результат интуиции и великого труда, – строго, как учительница школьнице, ответила Аня.

– Без озарения, одним протиранием штанов ничего не высидишь. Но оно посещает только идущего в гору, – поддержала мнение обеих Инна. – Я думаю, природа таланта у физиков и лириков одинаковая. Возможно, у них общие корни, но ветви все-таки разные. Я не настаиваю на своих словах. Это вопрос к специалистам.

– Ты имеешь в виду, что у них работают разные полушария мозга? Но исследования показывают…

– Можно проводить правильные опыты, но выводы из них делать абсурдные. Как-то слушала по телевидению лекцию одного американского ученого и за голову хваталась от его умозаключений, – вспомнила Жанна.

– Иногда бывает, но я бы не была столь категорична. Я читала, что лирик творит, когда под влиянием вдохновения наружу выходят неконтролируемые переживания, скрытые в подсознании. И Рита писала: «Роман вел меня за собой. У меня сначала был один главный герой, а к концу книги на первый план вышел другой. И в содержании к концу работы я выплывала совсем на другие берега. Я словно бы подчинялась чужой воле. Напишу фразу, а она будто не моя, точно кто-то мне ее подкинул. Мистика какая-то», – по памяти процитировала Инна отрывок из письма подруги. – Получается, у каждого творца свои взаимоотношения с вдохновением? Мне тоже иногда кажется, что в произведениях заранее зафиксирован определенный код, и он ведет автора. Это как… в колоколе заложен тон его звона. И в пьесах Шекспира закодировано послание, которое люди вот уж четыре века пытаются расшифровать, – высказала свое предположение Инна.

– И в Библии тоже, – напомнила Жанна. – Ты Библию и Шекспира поставила бы на одну доску?

– Постичь тайну писательства, как и тайну открытий невозможно, – ушла та от ответа.

– Пока невозможно, – заметила Лена.

– А если в подсознании пусто? – попыталась прекратить серьезный разговор подруг Аня. Она лежала с закрытыми глазами и внимательно слушала беседу. Но ее уставший мозг уже не погружался в глубину их высказываний.

– Поэтому ты и не пишешь, – мгновенно отреагировала Инна. И этим она снова явно выразила свое недовольство Аниным вторжением в их с Леной разговор.

«Трудно найти больших антагонистов, чем Инна и Аня», – подумала Лена.

– Отлипни, язва. Отзынь. (Ого, как она быстро обучается!) Приступ злого остроумия накатил? Может, дозволишь и мне черпать из того же колодца? Или хотя бы поцарапать по его дну? Каждый образованный человек способен написать один роман о своей жизни, и он может оказаться достаточно интересным. И в одном фильме талантливо себя сыграть.

Инна энергично возразила Ане:

– Не каждый. Если есть что за душой. Знала я мужичка. Всю жизнь одну беспомощную повестушку мусолил. В голову ему лезла всякая дребедень, он ловил смутные тени далекого прошлого, воображал себя великим любовником. Жена терпела. Лучше на бумаге, чем в реальности.

– А мне один наш местный поэт рассказывал, мол, поймаю какое-то яркое душевное состояние и запоминаю, а вспоминая, чувствую его как в первый раз и снова завожусь. Это, пусть даже секундное ощущение, я не забываю никогда, потому что оно – точное попадание в сердце. – Это Жанна, очнулась от легкой полудремы, и, не желая своего вовлечения в серьезный диспут, увела подруг от возможной перепалки.

– Наверное, он настоящий поэт, – сказала Аня. – А я могу рифмовать только сиюминутные чувства.

– Ты совсем как ребенок, – насмешливо фыркнула Инна и тем заткнула ей рот.

– Лена, ты утверждаешь, что Рита не посрамила память предков, написала книжки на все времена? Так отчего же она не прорвалась на «мировую арену»? – не могла ни уколоть хотя бы заочно свою давнюю подругу Инна.

– Это и есть самое трудное, – заметила Лена. И сказала она это с такой интонацией, что Инне больше не захотелось говорить на эту тему.

– Послушай, в книгах для детей ты используешь контраст жизни в детдоме с прекрасной природой, а во взрослых что противопоставляешь? На чем строишь и чем наполняешь противоборствующие сюжетные линии, что составляет их мощный контрапункт?

– Разные семьи.

– Всего-то? Ну да, тебе как физику недостаточно рассмотреть одну семью. Тебе требуется преподнести читателю серию исследований, прежде, чем сделать существенное заключение.

– Эта мозаичность мне близка.

– Ха. Неожиданный взлет смысла на основе элементарной житейской канвы? Надо же! А я думала, ты современную примитивную жизнь своих персонажей с доблестью и славой великих героев прошлого сравниваешь. Недостатка в них у нас нет. И труды окупятся с лихвой. Ты хотя бы в начало девятнадцатого века окунулась.

– Ты права. На примерах великих героев даже понятие любви проще раскрыть. Оно будет выглядеть более возвышенно и выпукло. Но если уж быть совсем точной и даже занудливой, подумай, откуда писатель берет детали и подробности личной жизни своих «далеких» персонажей? Из собственных фантазий, из своего жизненного опыта и его переосмысления. И если они талантливы, то становятся фактами их биографий. Да и сама история часто оперирует не только фактами, но и представлениями отдельных людей об этих событиях. Так зачем же далеко забредать?

– История пишется мужчинами о мужчинах.

– А как же исторические документы? – возникла Аня.

– Документы почти «не меняют показаний», но, хотя и говорят, что против фактов не попрешь, прочтение их бывает разное. И, оценивая прошлое, мы – даже в схожих проблемах – не можем полагаться на современные взгляды. Подходы в былые времена существовали иные, – ответила ей Инна.

– Мне нравится, что в художественной литературе интерпретация фактов часто бывает интереснее самих фактов. А полярные мнения – стимул для полезной дискуссии. Но нырять в далекое прошлое – не мой и не Ритин метод, – твердо и определенно сказала Лена.

– Наверное, любопытно проникать в запретные зоны души персонажей: что-то обострять, усиливать, утрировать; позволять себе высокую степень свободы, мол, и так могу, и этак. А на что-то не реагировать и упрямо вкладывать в уста героев свои мысли, предоставляя читателю угадывать шифры второго, третьего плана. Всё в твоих руках! Это греет, – с удовольствием представила ситуацию и себя в ней Инна.

– Смысловой центр писательского творчества – человек и его ненадуманные проблемы. Естественно, что и прошлый, и современный жизненный опыт преломляются в наших произведениях. Мы с Ритой, хоть и по-разному, но пишем о людях ничем особенным не выделяющихся. Представь себе, писать о них много труднее, нежели о великих. Одно дело, если завязкой романа служит жуткий страх, мощная страсть, дикая ненависть, и совсем другое – если грусть, терпение, обиды. То есть сюжет не напряженный, но содержащий неожиданные повороты. Но нам хочется выяснять, чем живут массы, что побуждает их к тем или иным поступкам. Это не только интересно, но и важно.