Культурный Шизофреник - Нейрогрибы. И другие новеллы

Пили густо заваренный чай с грохотульками. Салыч отхлебнул из жестяной кружки, фыркнул, свернул листок и закончил начатое:

– …так чта, всё устаканим, братва! Главное не ссать!

– Не-е, я бы не поехал бы в село из города… – протянул Лапшин, поигрывая леденцом.

– Вася, ты мордвин что ли? По-русски говорю – глушь там! Тайга! Ни заводов, ни пароходов, нихера… Водки обычной взять негде! Мужиков не хватает! Туда и поеду. А куда мне ещё?

Гриша передал кружку по кругу, шмыгнул носом, прошепелявил:

– Езжай-езжай. Халтурку, может, найдёшь там, да?

– Работать и в поле можно, заместо коня! – захохотал Салыч – А куда я… в этом, в городе-то пойду, да?

– Чёркни чё да как. Может и я потом… – Гриша похлопал Салыча по плечу.

В закуток, где они беседовали, просунулась из-за двери голова шныря. Увидев его, Гриша неуклюже поднялся и, подволакивая отсиженную ногу, заковылял прочь. Салыч продолжил:

– Честно, чем-то она привлекает меня. Ни мата от неё, ни нытья… Чистая, в общем. Они там верующие все, конечно.

У долговязого – он весь похож был на затаившегося геккона – поднялись веки:

– Ты прямо завтра подъедешь туда?

– Да я не могу понять – успею я, не успею к вечеру. Хозяин даст на такси, тады успею…

Утром Салыч сдал тюремную одежду на складе, получил свою. Потом он зашёл в кабинет к начальнику, забрал паспорт и бумаги об освобождении. В кассе получил деньги. Несколько часов ехал через лес. Когда он сошёл на автобусной станции в райцентре, солнце стояло в зените. Это был небольшой глухой городок, застроенный при царе горохе и обнесённый при Сталине быстро почерневшими от воды бараками в два этажа. На дорогах никого не было. Тут и там во дворах сушилось бельё на верёвках, возле помоек стайками бродили псы и курицы, иногда попадались гуси.

Держалась невероятная духота. Салыч снял куртку, расстегнул пуговицы на рубашке, достал блокнот с адресом. Отслеживая номера домов, пошёл вдоль улицы, пока не заметил припаркованную в бурьяне «буханку». Её он и искал. Салыч щёлкнул языком, как привык это делать за время отсидки, поправил рубаху и скрылся в подъезде. Ему открыл толстый свиноглазый мужик с голым волосатым животом. Салыч протянул руку:

– День добрый! Я это – по поводу довезти. Там предупредить должны были…

Пузан сделал непонимающее лицо, поздоровался:

– Коля. Привет.

– Салыч – назвался Салыч.

– А… ну-да – пробубнил толстяк – К сектантам, пра-льно?.. Пятихатка.

Салыч кивнул и начал спускаться вниз:

– Ну давай, я внизу подожду…

«Буханка» упрямо шла через лес. Полузаросшая ухабистая дорога петляла вправо и влево, вверх и вниз, превращалась то в сплошной песчаный откос, то в лесной ручей. Ехали долго. Салыч спросил:

– Маленькая деревня—то?

– Увидишь.

– Часто, что ли, мотаешься к ним?

– Да ну не часто… Я инструмент в основном вожу. Там, продукты какие… по мелочи.

– А платят чем?

Пузан прикрыл один глаз от неудовольствия, бросил косой взгляд:

– Дх-хеньгами – чем!.. Они какой-то бальзам на травах делают… Я в Москве десять флаконов за сотню сдаю. Так что деньги у них есть.

– Пенсии, письма тоже ты возишь?

– Они пенсии не получают никто.

– Как это?

– А вот так. Да счас приедем уже. Сам всё увидишь.

Ехали через поле. Солнце скатывалось к лесу, у горизонта над озером громыхала гроза – прошла стороной. Близился вечер. Вдалеке за невысоким кустарником уже вырисовывались крыши домов, когда, не доехав трёхсот метров, толстяк остановил машину у обочины и несколько раз продолжительно просигналил. Потом он приоткрыл дверь, закурил и откинулся в кресле.

– Всё! Приехали!

Салыч высунулся из окна, вгляделся. Издалека нёсся чуть слышный голос, бормотавший что-то очень похожее на проповедь.

– Гонишь что ли? Давай до конца-то довези…

– Нельзя.

– Почему н-нельзя?

– А это, вон, у них спроси – почему…

Возле зарослей тем временем началось какое-то мельтешение. На дорогу вышла женщина в длиннополом сером сарафане и, улыбаясь, засеменила навстречу машине, а позади, то выглядывая на дорогу, то вновь прячась в кустах, сновали любопытные дети.

– Всё, давай-вылезай. Поеду я.

Салыч нарочито неспешно доставал сигаретку:

– Чё, торопишься куда?

Коля занервничал:

– Ёптель, ну давай подождём, пока она подойдёт. Потом в глаза поглядишь ей. Потом…

– Ладна-ладна, шучу я!

Салыч взял свои вещи, расплатился и соскочил на дорогу. Коля пожал ему руку на прощание, кивнул в сторону приблизившейся толстухи:

– Она?

Салыч, как мог, скрывал улыбку.

– Она в-вроде.

Это была Наида, заочница Салыча.

Вместе они вошли в затерянное посреди первобытной тайги поселение. Посёлок естественным образом смешивался с реденьким лесом. После жизни за колючкой это казалось странным. Возле крайнего дома их встретил щуплый старик лет семидесяти, в выцветшей однотонной одежде – староста. Всё ещё улыбаясь, Наида что-то шепнула Салычу на ухо и указала дом на окраине, после чего отошла в сторонку – мужчинам нужно было поговорить. Староста повёл Салыча вдоль пустынной улицы. Всего два десятка строений: сплошь бревенчатые избы – бани, сараи, дровницы. Электрических столбов, как и проводов нигде не было.

– Родители, говоришь, умерли. Жены нет. А где жил-то между отсидками? – поинтересовался староста.

– А-а… – махнул Салыч – Где я только не жил…

– Я тебя предупреждаю сразу. Ты человек-то ведь новый. Ты когда увидишь, как мы живём, ты не пугайся. Знаешь, мы ведь пятнадцать лет тут. Знаешь, почему? Потому, что у нас вера есть. По-другому не смогли бы. Да ты потом сам поймёшь. Но мы не фанатики, не сволочи какие-нибудь, как попы, ты не думай. У нас всё добровольно и хорошо. От государствия мы не зависим. Потому нам тамошние законы по боку. Мы даже пенсии не берём. Потому что их пусти сюда с пенсиями, они начнут налоги драть… Не надо ничего. Сами справимся. А вот чтобы одиноких стариков, детей или инвалидов брошенных – этого у нас нет. Община никого не бросает. Одна проблема, мужиков не хватает…

Тихим шагом они подходили к центру посёлка и, чем ближе он был, тем громче и чётче звучал голос проповедника. И как-то уж слишком мало походило говоримое им на проповедь. Когда вышли на пятак, Салыч увидел круглый терем без окон с чудаковатой вращающейся дверью и конусообразной крышей, наверху был укреплён динамик. Вокруг терема сидели на траве люди, в основном женщины зрелых лет, хотя встречались и мужчины. Сидели и ревели. Из динамика на всю округу разносился страдающий мужской баритон:

– Я не могу так… Я не знал, что это такое, когда шёл сюда. Выпустите меня-я… Ну, пожалуйста. Откройте дверь, я вас очень прошу-у… Звери вы или люди! Откройте… Ну пожалуйста-а!..