Андрей Золотухин - Путешествие вновь

На масленицу какие-то знакомые знакомых затащили меня на один из патриотических вечеров (все средства якобы шли на закупку медикаментов для военных госпиталей) у княгини Телицыной.

Действо сие напоминало балаган. В холле гостей встречал огромный, одетый в солдатскую гимнастерку, медведь в фуражке с кокардой и с подвязанной платком пастью (можно было подумать, что у зверя болели зубы: ау, Лабинский, выручай). Несчастное животное символизировало свирепую мощь русского солдата. В зале оказалось не лучше. Сначала со вступительным словом выступила сама княгиня. Гнусавя и грассируя, болезненно худая старуха с необыкновенной легкостью и быстротой нагромоздила целую гору чудовищной лжи о необычайной храбрости наших соколиков и чудо-богатырей, в конце речи фальшиво поклонившись в ноги посаженным на достаточном удалении немногим раненым.

После провели лотерею-аллегри, весь сбор от которой предназначался для закупки и отправки на фронт конфет, булок, печенья и баранок, дабы отважные витязи могли насладиться чаепитием в окопах поверженного ворога. Потом объявили сводный хор «сестер милосердия из госпиталя при Павлово-Посадском городском комитете помощи раненым и больным воинам».

Место за роялем занял белозубый улыбчивый ферт, закатил глаза и пробежался по клавишам быстрым глиссандо. Заиграл Adagio Albinoni. Под скорбные торжественные звуки несколько танцовщиц сомнительной грации представили tableaux vivants 7 7 Живые картины (франц.). , изображавшие ужасы войны. Затем под улюлюканье и одобрительный свист на помост бодро взошли простоволосые ядреные девицы в обтягивающих халатиках с вышитыми на груди красными крестиками. Веселые сестрички милосердия исполнили «Холодно, сыро в окопах», «Ревёт и грохочет мортира вдали», «Повесть о юном прапорщике», а затем, на бис, романс «Белой акации гроздья душистые», перешедший в военное:

Закончилась вакханалия задорными па из канкана.

После гостей пригласили в банкетный зал, где был сервирован фуршет. Большинство барышень пыталось овладеть вниманием лихо распушившего нафабренные усы ротмистра Лукутина, адъютанта генерала от инфантерии Эверта. Лукутин с самым залихватским видом бесстыдно загибал удивительную чушь о своих мнимых подвигах и пьяно ронял перчатки. Полагаю, что его генерал столь же вдохновенно и беззастенчиво лгал своему командованию.

Я же обратил свое внимание на стоявшую спиной стройную невысокую девушку в простом платье цвета беж. Она стояла у окна и рассеяно скрипела пальцем по стеклу, не принимая участия в общих разговорах. Вся фигура её выражала почти враждебное безразличие к происходящему.

Самые упоительные вещи, захватывающие дух и радующие плоть, непременно делаются со скуки. Скука терзала меня. Хотелось глупостей и даже легкого скандала. Движимый любопытством, и, не задумываюсь об уместности и светских приличиях, я подошел к окну и совершенно по-хамски дотронулся до плеча девушки. «Красива ли? Иль нет?» – завел я сам с собой липкий и прыщавый спор.

Обернувшись, девушка улыбнулась. Мне уже не забыть той улыбки. Улыбки неправильной, с вопросом в изгибе губ. И было в ней что-то ещё… Растерянность? Надежда? Мольба? Мгновенно осознав всю бестактность своего поступка, я почувствовал, что краснею. Меж тем улыбка незнакомки стала шире, дружелюбнее, обозначив ямочки на щеках. Девушка рассмеялась. Легко, воздушно, искренно.

Здесь надо взять паузу. Отвлечься, постараться понять, а возможно ли ухватить те прозрачные воспоминания?

Возможно. Я помню, я все отчетливо помню – до дрожи пальцев и гусиной кожи по спине. Помню, но описать ощущения могу едва ли. Остается анализировать мысли, препарировать факты. Что же случилось в тот синеватый февральский вечер? Как и почему я «пропал и утонул в её сапфировых очах», как выразился бы кто-нибудь из завсегдатаев «Седьмидомного грота»? Но это плохие, гибельные глаголы, а мной руководили чувства радостные и живые. Что до глаз, то они у Веры серо-зеленые, и цвет их менялся по настроению.

Наверное, правильнее объяснить всё иррациональной и непознаваемой природой многих вещей. Да, именно так. Случился парадокс. Зачем выдумывать кучу лживых причин, если большинство человеческий поступков, лежащих в эмоциональной сфере, непознаваемы. Нет причин, есть только следствия. Баста!

Толстозадый Купидон, послюнявив пальцы и прищурив левый глаз, метко поразил фиброзно-мышечную мишень – моё сердце. Я забыл нелепую игру в английского аристократа и видел Веру, и ничего кроме Веры. Не помню, как представился ей, и вообще – все, о чем мы говорили в тот вечер, навсегда переменивший привычную колею моей жизни. Заспанный стрелочник вышел из своей будки, поплевал на заиндевевшие рукавицы и, крякнув, перекинул рычаг. Паровоз протяжно взревел и потянулся в направлении terra incognita 8 8 Неизвестная земля (лат.). .

9

Не помню, кто назначил то морозное рандеву, я или она. Вполне допускаю, что проявила инициативу именно Вера: неприятие любых светских условностей вполне соответствовало её характеру. Так или иначе, решено было пойти на Патриаршие, покататься на коньках.

Кататься я не умел совершенно, однако моя неуклюжесть пришлась весьма кстати, сразу сблизив нас. Вера помогала мне подниматься после падений, отряхивала спину, с притворной строгостью ругая «увальнем», «медведем», или «тюрей». Сама же она скользила превосходно, разрезая лед мерными голландскими шагами. Искусством Вериного патинажа любовался не один я: многие глядели за её ловкими и плавными движениями, что вызывало мою ревность.

Вконец утомившись, я уселся на скамейку. Морозный воздух вкусно пах арбузом. Оркестр играл «На прекрасном голубом Дунае». Сквозь начавшийся снегопад уютно светили разноцветные фонарики. В этой незатейливой простоте таилось что-то волшебное, отчего у меня приятно холодело под ложечкой.

Когда Вера накаталась всласть, мы отправились поглядеть на состязания на скорость, проводимые Русским гимнастическим обществом. Записалось четырнадцать человек, по двое в семи забегах. Первым дистанцию в семьсот саженей одолел господин Седов, получивший первый приз: шахматы. Второе место по резвости сначала разделили господа Григорьев и Тыминский. В перебежке победил Григорьев.

Снег усиливался. Вера взяла меня под руку, и мы пошли вперёд. Покойными в белой пелене бульварами: Тверским, Никитским. Не думая – куда. Просто идти, плыть внутри белизны. Очнулись мы уже на Арбате, возле кондитерской Жорж Борман. «Зайдем?» – «Зайдем».