Давид Сеглевич - Смена веков. Издание второе, переработанное и дополненное

Андрей вновь обошел все уголки. Ничего особенного. Только этот аромат да еще на коврике – длинный белокурый волос, видно занесенный ветром с улицы… Запах мучил его всю ночь, мешая спать…

А на следующий день вместо привычного уже «алло» – пустая английская фраза, приглашение оставить сообщение. И померк день, и словно потерял что-нибудь или забыл нечто важное и никак не вспомнить. Он звонил каждые полчаса, и надежда постепенно уходила, растворялась, и хотелось крикнуть: «Не уходи! Куда ж ты?» Кому кричать?..

Он звонил и на следующий день, хоть и было понятно: она ушла. Навсегда. И не будет больше этого голоса. И не будет больше Андрей защитником и подопечным одновременно, что отличает женатого мужчину от всех прочих.

Он изменился. Стал серьезнее и старался менее предаваться романтическим грезам. Музыкальные вкусы тоже немного сместились. Он стал меньше слушать джаз и больше – драматическую классику. Малера и Шостаковича.

История с телефоном уходила в прошлое, забывалась потихоньку. Могла бы, наверно, забыться совсем…

Почти год спустя Андрей делал в квартире генеральную уборку. Решил перебрать и протереть все книги, диски, плёнки. Отодвинул от стенки стеллаж, что не один год пребывал в полном покое. В серой зашкафной пыли обнаружилась фотография. Обыкновенная фотка. Шесть дюймов на четыре. Видно, осталась от прежних жильцов и провалялась несколько лет, никем не замеченная. Мужчина и женщина на фоне пирамиды Кукулькана. Андрей никогда не был в Мексике, но пирамида узнавалась безошибочно по множеству фотографий в книжках и журналах. Женщина – симпатичная, со светлыми волосами. Припала плечиком своим острым к широкому мужскому. Улыбается и голову откинула, вот сейчас расхохочется. А он… Андрей сказал бы, что это – он сам, если бы не знал наверняка, что это не может быть он. К тому же, мужчина на фотографии выглядел немножечко солиднее и респектабельнее нынешнего Андрея. Словно то была не фотография, а Андреев портрет, выполненный художником, знавшим, что быть в скорости Андрею Спиридонову вице-президентом фирмы. И дата стояла на фотографии. Обычные розовые цифры в правом углу: 10 15 2010. Пятнадцатое октября десятого года. Понятно, что у неведомого фотографа была сбита дата на аппарате…

Знаменитый английский физик Дэвид Дойч пишет о невероятно огромном количестве – континууме – параллельных миров. Миры эти существуют как бы рядом, они почти идентичны друг другу. Вот только события, происходящие в тех мирах, могут различаться: иногда чуть-чуть, иногда сильнее. Никакого взаимодействия между мирами не существует, и лишь явление дифракции света, знакомое нам из школьного учебника физики, свидетельствует об их существовании… Или какое-то взаимопроникновение все-таки возможно? Не могут ли предметы из одного мира перетекать в соседний?

Вот о чем я подумал, когда на обычном книжном развале в одной из европейских столиц обнаружил старую, в меру потрепанную и не слишком толстую русскую книжку. Название было тоже довольно обычным. «Малоизвестные страницы русской революции. Свидетельства очевидцев». Привлекла и слегка удивила надпись в нижней части титульного листа: «Издательство Орион. Нью-Йорк – Петроград. 1967». В аннотации говорилось, что этот сборник, под редакцией историка Андрея Робертского, является одним из многочисленных изданий, посвященных 50-летию Великой Февральской революции. И хотя, как значилось в выходных данных, книга вышла тиражом в 2000 экземпляров, никаких ее следов я не обнаружил ни в «Ленинке», ни в библиотеке Конгресса США, ни в других крупных библиотеках. Предлагаю вниманию читателя некоторые выдержки из этого сборника.

Из предисловия к главе «Убийство В. И. Ленина»

Успешное покушение на одного из большевистских лидеров, В.И.Ульянова (Ленина), может показаться событием незначительным на фоне тех грандиозных перемен, которые произошли в России в 1917 году. Много ли стоила в ту пору жизнь человеческая? Позволим себе не согласиться с этим. Именно во времена больших свершений, в «минуты роковые», даже небольшой удар по клубку событий, может бросить разматывающуюся нить истории в совершенно ином направлении. И пусть история не знает сослагательного наклонения, стоит прибегнуть к нему, чтобы измерить и оценить реальный масштаб каждой из составляющих великой революции.

Предположим на мгновение, что Ленин не погиб в апреле семнадцатого года и направил всю свою недюжинную энергию на захват власти. Мог ли «ленинский переворот» быть успешным? – Безусловно. Известно, что Ленин представлял самое радикальное крыло своей политической группы, так назваемой партии большевиков. Этот радикализм, помноженный на неуемную жажду власти, был способен принести самые неожиданные плоды. Разумеется, известно и то, что большевики не имели особой поддержки в народе, за их спиной не стояло крупных воинских формирований. Но сколь часто в политических битвах выигрывает не самый сильный, а наиболее беспринципный! Временное правительство сплошь состояло из либералов. Верность либерально-демократическим идеалам в условиях российской действительности могла стать причиной его поражения. Не будем забывать, что с момента отмены крепостного права прошло чуть более полувека. Значительную часть российского общества составляли дети вчерашних рабов. Раб подчиняется силе. Захвати эти новые якобинцы власть в Петрограде – и вся Россия могла бы пасть к их ногам. Позвольте, – скажете вы, – а как же Учредительное собрание?..

Да не введут читателя в заблуждение постоянные утверждения большевиков о верности демократическим принципам, о приверженности идее скорейшего созыва Учредительного собрания. На самом же деле ленинское крыло партии большевиков всеми фибрами ненавидело демократию. Это и понятно: большевики могли бы удержаться у власти лишь путем полного подавления демократических свобод. Их первым шагом стала бы отмена созыва Учредительного собрания. Затем последовали бы разгром опозиционной прессы, запрет всех оппозиционных партий, а возможно – и террор, подобный якобинскому. С яростью принялись бы эти фанатичные политики за осуществление своих социальных утопий, и серая мгла большевизма окутала бы шестую часть земной суши…

Инесса Арманд

Мы так долго не были в Петрограде! Последний час тянулся бесконечно. Пытались смотреть в окна, но было уже совсем темно, только редкие далекие огоньки мелькали иногда средь болотистой низины.

Н.К. занимали мелкие бытовые банальности (Н.К. – Надежда Константиновна Крупская – прим. ред.). Как, мол, раздобыть извозчика в вечернюю пору, как обустраиваться потом… Такой приземленной казалась она мне в тот час, такой недостойной этого великого человека! Я ведь думала совсем о другом. Как встретит нас столица? Для меня этот город всегда был чужим. Я ведь куда больше любила мою теплую милую Москву, в Санкт-Петербурге приходилось бывать лишь от случая к случаю. А главное: смогу ли я теперь столь же близко общаться с В.И.?