Александр Мирлюнди - Минотавры за кулисами

«Началось!», -обрадовался Генрих.

Он с уверенность прочел" Когда для смертного умолкнет шумный день…» Пушкина, потом без паузы, изображая крокодила, ползая по ковру и скаля зубы и пугая худрука, от первого лица исполнил стихотворение Саши Черного. Генрих понимал, что Алина Петровна уже почти забыла его показ на поступлении, и хотел показать себя артистом многосторонним, гуттаперчивым, которому доступны все жанры от трагедии до клоунады. Он, чего греха таить, как и любой артист, очень хотел понравиться и был уверен, что он сможет это сделать! После Крокодила, не дав опомниться офонаревшей Алине Петровне, так же без паузы, стал читать какой-то монолог из забытой русской трагедии забытого автора, который он читал на экзамене по сценической речи в середине второго курса.

«Почто, несчастная, меня ты мучать вздумала?!

Прижми, прижми к горячим персям мою главу лихую…»

На этих словах Генрих раскрыл объятья и двинулся на Алину Петровну, застывшую от восторга и счастья в кресле с открытым ртом, и с поднесенным к нему пиалкой чая в растопыренных пальцах с перстеньками.

– Тихо, тихо, Генрих! Довольно! Хватит! Садись! – взмолилась Алина Петровна.

Генрих, тяжело дыша, с тревогой думая, уж не переборщил ли он, сел. Некоторое время сидели молча. Алина Петровна, то и дело поднимая глаза, одаривала Генриха удивленными и восхищенными взглядами.

«Понравился!» -огонек загорелся в груди Генриха.

– Вы очень талантливый человек, Генрих! – выдавила из себя Алина Петровна через некоторое время.– Даже талантливее, чем я думала. А мне нравится окружать себя талантливыми людьми.

Генрих ликовал и зачарованно слушал эти сладостные слова.

– Знаете, Генрих, в последнее время я как-то отпустила труппу… Перестала ей себя в полную силу отдавать… Это, конечно, и моя вина, но… В труппу входит что-то нехорошее, гадкое, разлагающее… Ну, вы меня понимаете?!

Генрих не понимал, что именно вошло в труппу, но завороженно и уверенно закивал.

– Так вот, мне нужен, как это сказать… Помощник внутри труппы. Это не всем под силу. Тут нужен не просто талантливый человек, а чистый… Внутренне чистый. Чистильщик. Этакий волк-одиночка. Чтобы не допускал никакого цинизма, чтобы пресекал любой разврат и грязь! И я очень хочу, Генрих, чтобы этим чистильщиком были вы!

– Я никогда не допускал цинизма в театре, я всегда…

– Я хочу, чтобы вы следили за своей душой и по возможности, за душами других! – Алина Петровна не дала Генриху договорить. – Нельзя, как говорится, молиться в алтаре, а потом тут же снять штаны и нагадить в нем.

– Конечно, нельзя, Алина Петровна, конечно, нельзя!

– Так я могу надеяться на вас?!

– Всё что в моих силах, Алина Петровна! Что в моих силах! -залепетал Генрих.

– Спасибо! -Алина Петровна протянула Генриху руку. Генрих впервые дерзнул, и поцеловал руку худрука.– Ну вот и славно! Теперь мы друзья, правда?

– Конечно! -улыбнулся Генрих.

– Не замарайтесь, Генрих! Не замарайтесь! Оставайтесь таким же добрым и светлым! А в вас очень много света, я ведь вижу! Ну вот, мы и друзья! – Алина Петровна засмеялась, тряся руку Генриха, словно детсадовская девочка – озорница. – А между друзей тайн не существует! Заходите почаще! Так мало людей, с которыми хочется общаться!…

Генрих, пожимая руку худрука, блаженно смотрел на лицо Алины Петровны, которое казалось ему ликом, и понимал, почему брутальный Игорь Алексеич, будучи моложе Алины Петровны на пятнадцать лет, полюбил эту удивительную, внешне не особо примечательную женщину.

И Генрих даже почувствовал ревность…

Проходили дни. Проходили недели. Но ничего не менялось. Генрих так же бегал в массовке древним римлянином, мечущимся между Брутом и Марком Антонием, все так же готовился за сутки к малюсенькой роли Прохожего. Но уже не стоял в стекляшке-рыгаловке вместе с другими актерами после спектакля, пытался заниматься йогой, и даже пару раз попросил в гримерке прекратить рассказывать анекдоты после первого звонка.

«Молодец, Генрих, далеко пойдешь!», – похвалил его Сугробов и похлопал по плечу.

Каждый день Генрих подходил к доске объявлений, в надежде нового распределения с собой в одной из центральных ролей, но распределения не было, и Генрих по сотому разу перечитывал старые рецензии на спектакли Алины Петровны, висевшие на доске со скрюченными уголками. Когда в коридоре или на вахте Генрих сталкивался с худруком, Алина Петровна всегда ласково улыбалась ему, спрашивала о делах и два раза даже подмигнула. Генрих тоже улыбался в ответ, говорил, что все хорошо, и однажды сам едва не подмигнул в ответ. Ему сразу вспоминался разговор с Алиной Петровной в кабинете и казалось что вот-вот, вот-вот, благодаря этому замечательному режиссеру и человеку, в его жизни случится что-то такое важное и замечательное, что Генрих даже боялся и стеснялся думать и мечтать об этом «что-то», словно боясь спугнуть и развеять это незримое будущее счастье…

Через месяца с небольшим Генрих, все-же пересилив себя, постучался в дверь к художественному руководителю.

Алина Петровна была чем-то занята, говоря по телефону, но, увидев Генриха, попросила его подождать. Через пять минут артист уже сидел напротив своего режиссера на том же стуле, что и в первый раз. Только чая не было. Да и пес с ним, с чаем!

– Здравствуй, Генрих! Рада, что зашел! Давно не виделись! – немного вальяжно произнесла Алина Петровна, хотя виделись они часа два тому назад, в столовой, и она даже сделала комплимент Генриху, что тот постройнел и стал лучше выглядеть, что в общем, и послужило Генриху первым шагом в этот кабинет.

– Приветствую вас, Алина Петровна!

Больше Генрих не знал что сказать… Он подумал, что Алина Петровна сама всё поймет.

Повисла пауза…

– Ты мне что-то хотел рассказать, Генрих?

– Ну вот, очищаюсь помаленьку, -Генрих стал мямлить. Ему показалось не скромно выпячивать себя напоказ.

– От чего очищаешься? – не поняла Алина Петровна.

– Ну… от всего… йогой занимаюсь, чакры чищу… Пить вот бросил…

– Молодец, молодец, Генрих! – Алина Петровна не поняла, в какую сторону тянет логическую линию этот странный высокий рыжеватый актер, но на всякий случай похвалила.– И что?

– Ну как что? – Генрих улыбнулся, и сказал на полтона ниже, как-будто кабинет прослушивали, – Я готов!

– К чему готов?!

– Ну как к чему?! Готов к труду и обороне! – он хихикнул, но, увидев, что худруку как-то не смешно, резко замолк. Что-то я, наверное, не то делаю! – подумалось Генриху. Краска залила ему лицо. Он чуть съёжился, как ноябрьский листик. Ему стало неудобно. Дыхание участилось.

– Генрих, вы пьяны?

– Да что вы, Алина Петровна, я же бросил!

Алина Петровна наклонилась чуть вперед и долго смотрела Генриху в глаза.