Безумная Муза - Замужем за психопатом. История любви, ненависти, стыда и страха

У Гришки всё так же временами случались приступы крупа, и всё так же регулярно шла носом кровь, но и это уже не причиняло никаких особенных неудобств – мы все научились быстро купировать его проблемы со здоровьем. Я перевела его в экспериментальный сад, девиз которого был «Ребёнок – это личность», где дети сами выбирали себе набор занятий, имели право свободного перемещения по садику и в любой момент могли забежать к заведующей «поболтать».

Мы стали вполне счастливой, благополучной, успешной во всех отношениях семьёй.

На Новый год к нам снова приехала свекровь. Это был «исторический» Новый год, Миллениум – наступал 2000-ый, которого ждал весь мир, и все придумывали, как бы встретить его «как-то по-особенному». Мы решили провести праздник на загородной базе отдыха – мы никогда ещё не делали такого. Гришка уехал к моим родителям. Женина мама осталась у нас в доме, а мы с Женей и моим братом 31-го декабря в обед отправились на автобусе на два дня в навстречу празднику.

Из ярких предпраздничных воспоминаний – то, что 31 декабря у меня был рабочий день, хоть и короткий, только до обеда, и в мою приёмную потоком тёк народ, чтобы поздравить с праздником. С каждым мы выпивали понемногу шампанского, и каждый приносил с собой в подарок мне шампанское и большие коробки конфеты. Домой я ехала изрядно пьяной, с двумя огромными пакетами, полными шампанского и конфет – такая уж жизнь у секретарей, охраняющих вход в святая святых – кабинет «самого главного».

На термометре было минус сорок три. Родственники отговаривали нас от поездки – мол, опасно ехать на автобусе за город по такому морозу. Но нам мороз только разогревал азарт: такого Нового года у нас ещё точно не было!

На базе было холодно. И в зале, где проходил большой новогодний банкет, было холодно, поэтому женщины в вечерних платьях с открытыми спинами отчаянно мёрзли, и все напивались как могли, чтобы согреться. И в комнате, где мы потом спали, было холодно – около 12 градусов, тепла, поэтому спали одетые и закутанные во всё, что нашли. И на улице было холодно, поэтому шашлыки от мангала до домика доносили уже остывшими и схватившимися тонкой корочкой льда. Те, кто приехал на машинах, утром второго января безуспешно пытались их отогреть. Мы приехали на автобусе, до которого надо было топать пять километров по лесной дороге пешком. Вездесущий холод снижал ощущение комфорта, но добавлял событию необычности, экстремальности и запоминаемости – всё, как мы и хотели.

Второго января мы вернулись домой. Дом был полон гостей. Помимо Жениной мамы, там была ещё и его сестра, и её муж, и племяшка. Мама рассудила, что общаться всем, соскучившимся между собой, родственникам будет гораздо комфортнее у нас, чем в маленькой полупустой квартире, которую снимала золовка.

Вся эта компания чувствовала себя «как дома»: развалившись на диване в зале, смотрели телевизор, щелкали семечки, запивали это всё пивом… Иногда они хотели есть, и предполагалась, что я, как хорошая гостеприимная хозяйка, должна их кормить, а потом убирать. Ночевать все тоже оставались у нас. Особую пикантность происходящему добавляло то, что Женина сестра со мной по-прежнему практически не общалась, и в воздухе висело напряжение. С мужем они были уже в разводе, но от мамы и дочери это скрывали, изображая «счастливую семью», и от этого тоже висело напряжение. Хотя, кажется, его чувствовала только я – она просто игнорировала меня, не обращая никакого внимания на моё присутствие. Иногда казалось, что вообще хозяйка в этом доме – она.

День, второй… Я не находила себе места на этом празднике жизни, и поэтому уходила в свою комнату и вязала. Обязанность всех кормить я торжественно передала мужу – его же родня, в конце концов. Я чувствовала себя нежеланной, незваной гостьей в собственном доме. На четвёртый день я не выдержала, и, пока все ещё спали, собралась и уехала в квартиру к родителям. Там никого не было – они уехали на дачу, было пусто и тихо. Я кайфовала от этой внезапной тишины. По пути купила бутылку красного вина, и согревала себя глинтвейном.

Вечером приехал Женя – он догадался, где меня искать. Мы вместе смотрели какое-то кино, кажется, «Шестое чувство», и не хотели возвращаться домой, в шум и шалман. «Может, останемся ночевать здесь?» – спросил он. И тут я вдруг осознала, что что-то идёт не так.

Я сбегаю из собственного дома, потому что не могу ничего поделать с ситуацией. Я сбегаю от её разрешения. Что за бред?!

«Нет, мы поедем домой. Я – поеду – к себе – домой!» – решительно ответила я.

Кажется, в этот раз ему хватило смелости поговорить со своей мамой и сказать ей, что я против проживания в нашем доме семьи его сестры – тем более, что буквально в пятнадцати минутах ходьбы у неё есть своё жильё, они вполне могли бы хотя бы ночевать уходить туда! Мама ответила, что тогда она уходит вместе с ними. И если мы захотим её видеть, то пусть сами приходим к ним.

– Из-за твоих капризов мама обиделась! Моя мама! Ты не любишь мою маму – значит, ты не любишь меня! И как они будут там, в однокомнатной квартире ютиться вчетвером?! – выговаривал мне Женя.

А я изо всех сил старалась не поддаться чувству вины. В конце концов, ну реально же, почему бы им не ночевать у себя, а? И пусть потом приходят днём, если им так хочется. И маму я вовсе не выгоняла – она сама так решила. В чём же я не права и почему опять именно я осталась во всём виноватой?!

Женька активно втягивал меня во всяческие сексуальные эксперименты, а я не особо сопротивлялась: «всё, что в паре устраивает обоих, то нормально и разрешено», рассуждала я. Я знала, что его заводит моя внешность. «Я с самого начала влюбился именно в твои ноги», – как-то раз в порыве пьяного откровения сказал мне он. Я ходила в облегающем мини и на высоких каблуках, мужчины на улицах оказывали знаки внимания или просто оглядывались, Женьке это всё доставляло огромное удовольствие. Он любил одновременно показать им «видели, какая?!», публично поглаживая меня по телу так, чтобы это замечали другие мужчины, и в то же время, всем своим видом подчёркивал: «Это – МОЁ!»

Меня смущала эта публичная демонстрация сексуальности, но в то же время я чувствовала, какое огромное удовольствие исходит от него в эти моменты. Он по складу характера редко чем был доволен, большую часть времени его окружали сплошь «козлы и уроды», и он был озлоблен и раздражён. Но в эти моменты, казалось, он становился счастлив, и меня радовало, что хоть когда-то он бывает счастлив. В конце концов, пусть смотрят, как-нибудь переживу, если ему от этого хорошо.

Ещё он любил купать меня в ванне, намыливая всё тело, начиная с обожаемых им ног. Мне это казалось милым проявлением заботы. Однажды я рассказала об этом напарнице на работе, она посмотрела на меня сочувственным взглядом. «Неужели ты вправду не понимаешь, что он относится к тебе как к любимой игрушке, как к вещи, как к своей собственности? Я отлично вижу это со стороны по каждому его движению, жесту, взгляду, прикосновению к тебе, когда он заезжает за тобой. Да, его прёт от тебя… но как-то не так, не правильно прёт, и думаю, однажды ты ещё хлебнёшь горя из-за этого всего».