Сергей Синякин - Книга о странных вещах

– Спасибо тебе, – сказал Маринин, с некоторой грустью и сожалением оглядываясь вокруг. Вот сейчас он с Ангелом улетит, и место опустеет. Кладбищенские работники быстро подмечают, где очередную душу прибрали. Им ведь от этого лишняя копейка капает. И у купца Левенгукова он уже больше не посидит, рассказов его не послушает, чая душистого не попьет. Люди – как кошки, они быстро привыкают к месту, раз укоренившись, место своего проживания меняют неохотно, особенно в старости.

– Давай, давай! – подбодрил Ангел.

– Выходит, это я из-за тебя полную жизнь прожил? – спросил Маринин. – Из-за ошибки твоей?

– Выходит, так, – сказал Ангел и вдруг подмигнул ему левым глазом.

Маринин сразу все понял. Не было никакой ошибки, жалость и милосердие исключают любую ошибку. Детские души забирают маленькие Ангелы – вы не замечали, что у окон квартиры, где умер маленький ребенок, всегда суетятся и ругаются воробьи? И это грустно, особенно для родителей, которым выпало пережить своих детей. Родители никогда не должны жить дольше детей, от этого рушатся установленные небесные порядки и в мире становится больше несправедливостей. Ангел это хорошо понимал, потому и дал ему возможность прожить жизнь и попрощаться с родителями. Каждый знает, Ангелы полны любви, а любовь, в свою очередь, невозможна без милосердия.

Именно милосердию небесного посланника Маринин был обязан тем, что получил жизнь, как купленное однажды родителями пальто, – на вырост.

От Варданяна Басаргин всегда возвращался в приподнятом настроении.

Светила луна, да и фонарей по ту сторону забора хватало. На свежих могилках неяркими, еще жизненно тлеющими огоньками колебались шалеющие от загробного существования души. Кое-где, шумно сопя, возились душееды.

Впереди у провалившейся заросшей могилки слышались голоса. Басаргин прислушался.

– Я тебе, баклан, сколько раз говорил? – спросил брюзгливый усталый голос. – Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты вел себя нормально?

По голосу Басаргин узнал покойного участкового инспектора Липягина. Тот и при жизни обслуживал участок, на котором располагалось кладбище.

– А я нормально себя веду, – сказал второй голос – немного гнусавый и сиплый.

– Нормально? – покойный участковый хмыкнул. – Ты мне объясни, почему алкаши вокруг твоей могилки кружатся? Поминают?

– Друзья, – сказал гнусавый и на этот раз Басаргин его узнал – Федя Клык был собеседником покойного мента. – Я же им запретить не могу.

– Друзья… – передразнил Липягин. – У тебя, Клык, друзей сроду не было. Кореша, собутыльники, подельники, только не друзья. Кто бронзовый бюст с могилки Ромы Горюнова увел? Ну?

– А я откуда знаю? – откликнулся Клык раздраженно. – Я у него сторожем не работаю. Ищи, только вот одного не пойму – на кой ляд тебе это надо? Помер, так лежи спокойно. Нет, ходишь, блин, вынюхиваешь. Все равно ведь медали не дадут!

– Ты у меня добазаришься! – пригрозил Липягин. – Я тебя еще раз спрашиваю, Клык. Заметь, по-хорошему спрашиваю, кто бюст Ромы Горюнова спер? Я ведь и иначе могу, хочешь?

Басаргину стало интересно, чем покойный мент может грозить не менее покойному вору, и он остановился.

– Я корешей не сдаю! – дерзко сказал Клык.

– А сейчас? – Липягин засмеялся.

– Не имеешь права! – со страхом в голосе сказал Федя Клык. – Не имеешь права, мент! Я права знаю. Я наверх жаловаться буду!

– Некому будет жаловаться, – пообещал Липягин, и от его спокойного голоса даже Басаргину не по себе стало. – Ты сам знаешь, Клык, здесь ведь все, как в жизни. Пока молитва твоя дойдет, пока комиссию соберут, пока у нее время свободное найдется! Ну? Или ты не знаешь, как на таких, как ты, это действует? Следов ведь не найдут!

– Осторожнее, – сдавленно сказал кладбищенский хулиган. – Чего ты? Чего? Ну, Мымрик это был со второго километра. Я сам видел, как он вчера с Гаврошем этот бюст в тележку грузили. Сдали, наверное, в приемный пункт. Тебе-то это на кой, капитан? У Ромы папа богатый, новый бюст поставит. А мужики похарчатся недельку да за Ромино здоровье выпьют!

– Смотри у меня, – пригрозил Липягин. – Ты, Клык, лежал бы, не вставая. Тебе же спокойнее. По твою душу Ангелы не прилетят, за тобой знаешь, где место закреплено? Ну и не гоношись, будешь смирно себя вести, глядишь, лишнее время спокойно здесь полежишь.

– Можно подумать, тебе в раю место забронировано! – нахально сказал Клык, ойкнул и зачастил: – Молчу, начальник, молчу. Зуб даю, буду лежать смирнее «лежачего» полицейского!

Из кустов показалась молочная полупрозрачная фигура милиционера. Басаргин подождал, пока она поравняется с ним.

– Дежуришь, Федор Матвеич?

Покойный участковый внимательно вгляделся в собеседника, благосклонно кивнул ему.

– Слышал, слышал, – сказал Басаргин и поплыл рядом с участковым. – Лихо ты его колонул, Федор Матвеич. Ты мне скажи, чем это ты его так напугал?

– Святой водой, – сказал Липягин.

– Ну ты даешь! – с испуганным восторгом сказал Басаргин. – Да разве так можно? Ты ведь не садист. Федор Матвеич. А это же… это ведь почти убийство! Ты же знаешь, что святая вода с грешными душами делает! А Клык, хоть и мелкий, но грешник!

– А то нет, – усмехнулся участковый. – Только ты на меня зря бочки катишь, Степан Николаевич, я закон знаю!

– Да ну? – удивился Басаргин. – А святая вода?

– Святая вода? – Липягин добродушно рассмеялся. – Ты посмотри на эту святую воду!

В руке у него светлела тень пластиковой бутылки.

– «Святой источник», – прочитал Басаргин. – И что?

– Минералка это обычная, – объяснил Липягин. – Только ведь Клык, он в жизни ничего не читал. Глянул на этикетку, видит, что источник «святой», ну и выложил все, что знает! Ты к себе?

– Да пора уже, – сказал Басаргин. – Полежу, о вечности подумаю… А ты?

– А мне еще на мусульманский участок заглянуть надо, – вздохнул покойный милиционер. – Говорят, туда последнее время ваххабиты заглядывают, воду мутят. Они ведь, заразы, могилки для хранения гексогена могут использовать, – сплюнул и добавил: – Думал, помру, так отлежусь. Так и на этом свете одно беспокойство!

Басаргин проводил его взглядом, покачал головой и заторопился к себе.

«Надо же, – думал он по дороге, – бывают такие принципиальные люди. На том свете порядок наводили, и на этом поддерживают. Менты, одним словом». Он вдруг остановился, пораженный внезапной мыслью: если уголовный розыск и участковые продолжают трудиться и на кладбище, то чем занимаются покойные гаишники, ведь дорог и транспорта на кладбище нет?

Как у нас хоронят цыган, все знают. Привыкли цыгане к роскоши на этом свете и хотят, чтобы и на том свете им жилось не хуже. А тут умер цыганский барон, он, по мнению сородичей, заслуживал почета и уважения. Поэтому его и хоронили на Центральном кладбище Царицына с размахом – вместо стандартной могилки выкопали такую яму, словно собрались хоронить весь табор, потом возвели бетонные стены, поставили бар с богатым набором выпивки и закусок, чтобы покойному было в могиле нескучно. Картины по стенам повесили, гардеробчик покойного спустили. А потом и самого принесли – в черном костюме, как полагается, с золотыми печатками на всех пальцах, с золотой цепью на шее такой толщины, что на ней запросто можно было держать сторожевого пса. Проводили ромалэ своего барона в последний путь, положили ему в карман сотовый телефон, залили крышу бетоном, на площадке тут же, пока не забыли, установили бронзовую фигуру барона, задумчиво глядящего в светлое цыганское будущее, и отправились поминать по неведомым нам цыганским обычаям.