Сергей Синякин - Книга о странных вещах

– Покойник Рыбин с четвертого участка опять хулиганит, – сообщил Рзянин. – Четвертую неделю по ночам на стене пишет: «Все бабы – суки!» Мы уж забеливали, забеливали, с ним по-хорошему говорили. Неймется мужику!

– Видать, здорово они ему при жизни насолили, – бодро сказал Любимый. – Бабы, дядя Саша, они такие. Иной раз до печенки достанут. Это только называется – слабый пол. Все?

Сторож потоптался.

– Вот еще что, – нерешительно сказал он. – Раньше у нас все спокойно лежали, никаких разногласий не было ни на там религиозной почве, ни на национальной. А теперь шалят. Вчера в армянском секторе опять два надгробья разбили. А я тебе так скажу: не было в эту ночь живой шпаны на кладбище! Два мента, что на складе ХОЗО дежурили, с бабцами кружились, горилку с перцем аж две бутылки выпили, ну покувыркались, не без этого. Но шпаны – я тебе точно говорю! – шпаны не было.

Любимый подумал.

– Ничего, – сказал он. – Я дьякону Михаилу скажу. Он с покойными ментами договорится, они эту шушеру погоняют. Это хорошо, что ты мне про ментов напомнил, дядя Саша! Больше ничего?

Рзянин хмыкнул.

– А тебе мало? Ну если по мелочам, к Мишке Сологубову братва приезжала за инструкциями. Никак они без него не могут. У Ашота на семнадцатом участке родственники всю ночь гудели, юбилей смерти справляли. А так все нормально.

Любимый расписался в журнале, отложил ручку в сторону.

– Ночка у тебя выдалась, дядя Саша, – сочувственно сказал он. – Вот и у нас сегодня весь день бешеный будет.

– А что случилось? – сторож неторопливо собирал вещи в матерчатую сумку: фонарик, перочинный нож, остатки ночного обеда, пустую бутылку.

– А ты что, телевизор не смотрел? – Любимый непроизвольно глянул на ободранный переносной «Шилялис», стоящий на тумбочке. – Захара с его бригадой на трассе кончили. Похоже, они на работу вышли, только вот клиент им попался несговорчивый. Да, семь человек с Захаром и Лапиком во главе. Братва уже приезжала, пальцы гнула. Хотят, чтобы все в лучшем виде было и на центральной аллее. А после них из ментуры звонили. А те говорят, попробуй только их на центральной, мы тебя рядом с ними зароем. У них сегодня похороны, они какого-то полкаша хоронят, не хотят, чтобы рядом жульманы паслись.

– Ты братву к Кузнецову в городскую администрацию посылай, – посоветовал Рзянин. – Пусть он и с теми, и с другими договаривается. Ну я пошел?

– Вечером не опаздывай, – Любимый встал и прошел в свой кабинетик.

Сторож Александр Николаевич Рзянин вышел из домика. Было около восьми утра, в яркой после недавнего дождя листве кладбищенских деревьев оживленно чирикали воробьи. Кладбище казалось сонным царством, аллеи были пусты, молчаливы, душееды уже исчезли, и только у южной стены запоздавший нерадивый ангел, словно нерадивый армейский прапорщик, зло кричал, торопливо строя отобранные для Чистилища души. Он всеми силами своими пытался избежать грозящих ему неприятностей.

Везде одно и то же: у маленьких людей – маленькие неприятности, у больших людей неприятности позначимей, а у тех, кто живет на небесах, они всегда выше крыльев.

Склеп у покойного Соломона Ашотовича Варданяна был полная чаша.

Стены склепа отделали черным мрамором, столик стоял, на стене картина с армянским пейзажем висела и на надгробии роза из сусального золота цвела.

– Заходи, дорогой, заходи! – щедро сказал Соломон Ашотович.

Скучно ему было в этом великолепии. К богатым покойникам в склеп, как к живым людям в дом, всегда с опаской заходят и с ощущением некоторой неловкости. Как в музей.

– Вино будешь? – спросил Соломон Ашотович, белой тенью нависая над столиком. – Внуки из Москвы приезжали. Не забывают старика!

Они сидели, пили вино и смотрели на звезды.

Ночное небо в августе всегда красиво. Особенно когда Земля входит в поток леонид, и время от времени с небес срываются прекрасные длинные звезды, оставляющие росчерк среди густой сыпи звезд.

– Какое вино! – восхитился Соломон Ашотович. – Нет, ты попробуй! Великолепное вино! Такое вино можно сделать только из винограда, растущего по правому берегу горного озера Севан!

Вино и в самом деле было великолепным – в меру терпким и с необыкновенным букетом. Оно холодило рот и воспламеняло уже почти угасшую душу.

– Нет, – загорелся Соломон Ашотович. – Не понимаю я вас, русских! Плохо вы живете, в нищете вы живете, все потому, что копейку зарабатывать не можете. Вот я на улице Камской жил. У кого самый красивый дом? У Соломона. У кого две машины во дворе? У Соломона. Кто детей и внуков в люди вывел? Соломон вывел – трех зубных врачей воспитал, двух бизнесменов и дочь в Америке достойно живет, за хорошим человеком замужем, пусть не миллионером, но очень достойным. А все почему? Потому что Соломон всю жизнь делом занимался – машины людям рихтовал и красил. А соседи вокруг были никчемные люди. Слева пьяница жил, он и детей пьяницами воспитал. Слева Манюня жила. Сама шалава, и дочки шалавами выросли. Надо правильно жить, – он любовно оглядывал склеп. – Тогда и лежать хорошо будешь!

– Русских хаешь, – укорил его Басаргин. – А сам всю жизнь в России прожил!

– Прожил, – легко согласился Варданян. – Потому что умному человеку в России легче заработать. В Армении умных людей слишком много, они там друг другу мешают деньги зарабатывать. А Россия большая, в ней всем места хватало. Но я тебе, дорогой ара, так скажу: вы ведь и в могиле лежать не умеете. У вас все, как при жизни: и могилки заросшие, и оградки чаще всего некрашеные, и земля постоянно проседает. Потому что заботы нет. А все почему? Детей не воспитали. Ребенок с детства должен впитывать уважение к родителям. А вы и на кладбище, где делить нечего, лаетесь!

– Менталитет у нас такой, – легко согласился Басаргин. – Но ведь не у всех, не у всех, есть ведь и такие, где родственники и знакомые по три раза на неделе бывают!

И они опять спорили и ругались, не соглашались с чужими словами и все говорили, говорили о мире, который покинули, – известное дело, даже мертвые всегда живут делами и заботами живых.

В мае следующего года Басаргин выбрался навестить знакомого.

Соломон Ашотович сидел в склепе печальный и задумчивый.

– А, сосед, – грустно сказал он. – Заходи, заходи, гостем будешь. Вина, правда, нет, но поговорить ведь и без застолья можно. Как лежится, дорогой? Все хорошо?

– Все хорошо, – сказал Басаргин. – Дочка недавно из Читы приезжала, все поправила, цветы посадила. Красивые. И пахнут – с ума можно сойти. Хочешь, по осени семена принесу? Никто не заметит, тут ведь рядом. Скажут, ветром занесло.

– Семена – это хорошо, – без улыбки сказал Варданян. – И дочка из Читы… Далеко!