Сергей Синякин - Книга о странных вещах

Встал, прислушался к себе и понял, что отпустило.

Ближе к полуночи, выпив для храбрости, священник вновь пошел знакомым ему путем.

По дороге ему встретился кладбищенский сторож, который поначалу вроде бы даже испугался, дернулся в сторону, потом всмотрелся и узнал в подходящей темной фигуре отца Николая.

– Тоже не спится, батюшка! – сочувственно сказал он.

У кладбищенского сторожа было бледное щетинистое лицо и бутылочного цвета прозрачные глаза. В руках у сторожа была недопитая бутылка портвейна и несколько печений, прихваченных с чьей-то недавней могилки.

На могилке девочки было пусто, помаргивал фонарь, освещающий аллею. Он сел в ожидании, но могилка была пуста и слежавшаяся земля на ней не шевелилась.

– Сидишь, душегуб! – хрипло сказали за спиной.

Отец Николай не обернулся – догадывался, кого увидит.

– Хочется? – с насмешкой подначил голос. – Хочется… И борись ты с собой, не борись, как жил в тебе душегуб, так и живет, никуда не делся. Это, Николай Семенович, состояние души. Ждешь ее?

– Жду, – сказал священник.

– Не выйдет, – сказали из-за спины. – И ты понимаешь, почему!

Отец Николай понимал.

Медленно он побрел прочь, понимая, что неведомый собеседник прав, что так и придется жить между молитвой и вожделением. Но однажды обуздать себя не удастся, и все кончится тем, с чего, собственно, и началась его сознательная грешная жизнь, а это, в свою очередь, означало конец его надежд на спокойную и безмятежную старость.

В церкви горели свечи, поставленные верующими. В воздухе стоял пряный и сладкий запах ладана. Желтоватые ряды огоньков помигивали, а со стен на отца Николая укоризненно смотрели ангелы и святые.

Дальше священник действовал почти механически.

Веревка нашлась в кладовой. Хороший кусок, его как раз хватило.

Закончив работу, он встретился взглядом со святым Михаилом. Ему показалось, что святой смотрит на него с одобрением. И прежде чем сознание окончательно покинуло отца Николая, он улыбнулся спасителю, наставившему его на путь истинный. Церковь не признает самоубийства, но отец Николай не кончал с собой, он лишь отсекал от души своей ненужные и опасные соблазны.

Сказано в соборном послании святого апостола Иакова: «Он посмотрел на себя, отошел – и тотчас забыл, каков он».

Соломин спокойно лежал и думал о вечности.

Сначала заворошилась земля, вроде проседать стала, потом гвозди заскрипели, и он понял, что к нему кто-то лезет.

Еще через мгновение он увидел тещу, которая умерла за десять лет до его собственной кончины. Соломин сообразил, что ошиблась она – дочь хотела обрадовать, да гробики спутала. У них они с женой одинаковые были, с красной обивочкой. Только у Соломина жилище постарше было и оттого обветшало больше. Но где теще в такие тонкости вникать!

– Ну здравствуй, Гришенька! – сказала теща. – Не ждали?

– Царствие небесное! – сказал Соломин, которого тещино приветствие немного покоробило. – Ты каким ветром? Все-таки от Бузулуцка путь неблизкий!

– А попуткой, – объяснила теща. – У нас Ванька Семыкин умер, а родственники его в городе решили похоронить. Ну, думаю, а чего же мне своих не проведать? Они-то теперь никогда не соберутся.

– А назад как же?

– А никак, – сказал теща. – Директор вашего кладбища двоюродный брат нашему. Ну, помогает, конечно. Каждую неделю машину ему посылает – то с зеленью на венки, то гробами поможет. У вас-то материя и доска дешевле, чем у нас в районе. В пятницу машина пойдет, я и обратно подамся.

– А до пятницы ты как? – озаботился Соломин.

Теща фыркнула.

– А так, – сказал она, словно все уже было решено. – У дочки поживу. А ты это время потеснишься малость, не барин, с женой полежишь!

Ночами она бродила по кладбищу и возвращалась под впечатлениями.

– Богато у вас тут, – сказала она. – Этот, под белой статуей который… Генерал, наверное?

– Мент, – сказал Соломин. – В следственной школе преподавал. Хапал, небось. Чего ж ему с таких денег памятник не поставить? Мне сосед при жизни рассказывал, у него сын в следственную школу поступал. Семьдесят тысяч за поступление отвалили!

– Это ж какие бешеные деньжищи! – ужаснулась теща, у которой пенсия никогда выше семисот рублей не поднималась. – Жируют! Нельзя так, скромнее надо к смерти относиться. И этот, который прокурор. Жену похоронил, а уже и свой патретик на камне выбил. Вроде как место приготовил. Не по-христиански это, Гриша!

– Мама! – нервно сказала супруга. – Ну что вы с этим к Грише? Можно подумать, от него что-то зависит!

– И поговорить нельзя! – желчно сказала теща. – Ты, Ленка, и при жизни такой была, слова сказать без замечания невозможно было. А я тебе говорила, говорила! Вон, гляди, как люди лежат! Мрамор, гробы полированные. Твоему Гришке три жизни надо было прожить, чтобы на такой гроб заработать!

– Мама! – снова сказала жена, но уже более нервно.

При жизни Соломин в эти разговоры не лез, не мужское дело. А сейчас теща своими глупыми разговорами мешала ему думать о вечности. И это отвлекало.

– Вы, мама, помолчали бы, – сказал он. – Знаете, как оно – в чужой гроб со своими уставами соваться не следует. Жили до вас спокойно…

– Оте-нате! – сказала теща. – Жили они!

Соломин и сам понимал, что сморозил глупость.

Ближе к пятнице, когда уже Соломин почувствовал скорое освобождение, теща из своего путешествия вернулась довольная, долго таинственно молчала, потом не выдержала и сообщила:

– А меня здесь на работу берут. Клад охранять, вот!

Оказалось, что неподалеку похоронили какого-то чинушу. Для вида похоронили. На деле в могилу не его закопали, а гроб. Не пустой, конечно, до самого верха набит он был золотыми монетами и прочей бриллиантовой мишурой. Покойника, видать, где-то зарыли, а домовину его использовали вместо сейфа. Бывает.

– Прощай спокойный погост! – сказал Соломин жене.

– Ну что ты так на маму! – возмутилась жена. – Не такая уж она плохая. Помнишь, как дети у нее каждое лето отдыхали?

– Спасибо, зятек! – желчно поблагодарила теща. – Думала, порадуетесь вместе со мной, все-таки рядом будем, на одном погосте. Атут сплошное недовольство. Что рыло кривишь? Чем я тебе не угодила?

– Мама! – сказала жена. – Ну зачем вы так на Гришу? Он ведь еще ничего не сказал!

– Вижу, вижу, – сказала теща. – Я хоть и мертвая, да не слепая!

О работе она больше не заговаривала, а накануне отъезда на родное кладбище устроила форменный скандал. Видно было, что на душе накипело.

– Мама! – мягко сказал Григорий. – На попутку опоздаете.

– А ты меня не гони! – набычилась теща. – Землица-то везде одинакова. Вот возьму и останусь. Меня вон армянин с восточных могил к себе приглашал. У него не могилка коммунальная, цельный склеп просторный с картинами и поминальным столом!