Сергей Синякин - Книга о странных вещах

Но видно было, что брюзжит она уже для порядку, а на деле на отъезд нацелилась. Соломин представил, как хорошо станет после ее отъезда, как тихо, и довольно улыбнулся про себя.

А теща уже вовсю ссорилась с его женой и своей дочерью, голос у нее был пронзительный, как у вороны, что четвертый год вила гнездо на акации, росшей рядом с могилой.

Соломин в этот спор не вмешивался, своих мыслей хватало.

Шло время, и голос тещи резко удалялся, похоже, торопилась она успеть на попутку до своего Бузулуцка. Жена, хоть и обижена была на мать, все же отправилась ее проводить. Родная душа, когда там еще увидятся!

Соломин лег на спину, скрестил руки на груди и стал, как полагается, думать о вечности. Тем более что вернувшаяся жена была занята своими печальными мыслями и ему совсем не мешала.

В неопознанные трупы Гуляев попал случайно.

Вышел из дома без паспорта, к обеду солнце прожарило, захотелось искупаться. А ведь ему всегда говорили, предупреждали его, что после двух бутылок вермута не хрена лезть в воду. Закрутило, понесло и крикнуть толком не успел – одни бульбушки пошли. Такие, братцы, дела. Оно и в паршивом настроении тонуть тоскливо, а уж когда настроение парадное, солнышко празднично светит, сладкий «портвешок» грудь согревает – и вовсе не приведи господь.

Короче, нашли его уже в том состоянии, когда негры в Танзании его запросто могли принять за своего. Угольно-черным он был и неприятным на ощупь. Жена, конечно, в морг заглянула, поводила равнодушным и диким глазом по распластанным на каталках телам. Даже мельком неизвестного бродягу-утопленника взглядом окинула.

Не признала.

Через недельку Гуляева и похоронили. Обычно народ хоронят пусть и без почестей, но в отдельных могилках. А тут чего церемониться, все равно упреков не будет. И похоронили его в общей яме под колышком, где все они под номерами значились. С две тысячи тридцать четвертого по две тысячи пятьдесят второй. Народ собрался тертый и жизнью езженный, кто понахальней и понахрапистей, те себе места у стенок отбили, а Гуляев что, он и в жизни теленок теленком был, так и затерялся в общей массе.

А вокруг него, как нарочно, народ подобрался – сплошь бомжи да бичи с многолетним стажем. Тут немного пояснить надо, чем они друг от друга отличаются. Бомж – лицо без определенного места жительства и занятий, бродяга, одним словом. А бич – это бывший интеллигентный человек, который из этой категории вышел по чисто личным причинам – без документов на месте смерти оказался или родственники по скупости своей его признать не захотели, пусть, мол, государство о покойнике заботу проявляет, нечего честных людей в растраты вводить.

Андрей Иванович Гуляев оказался из тех, кто в нужном месте и в нужное время оказался без документов, чтобы личность его удостоверили.

Нельзя сказать, что положение его на кладбище было очень худым. Ну да, у большинства домовины отдельные, даты рождения и смерти обозначены, неважная, да фотография стоит, все, одним словом, чин по чину. А в общей могиле, как в коммунальном общежитии, только и смотри, кто на тебя сверху плюнет, кто сзади помочится.

В соседях у Гуляева оказались бомж Нелыба, родом с Украины, хотевший подзаработать на одной из царицынских строек, но спившийся и пустившийся в скитания по подвалам. С другой стороны его бич донимал – Иван Вонифатьевич Тихий. С этим даже посложнее дело оказалось, он по причине полной утраты памяти в психбольнице оказался, прошел курс лечения и вспомнил, на свою беду, что был похищен инопланетянами для болезненных медицинских опытов. Дурачок! Да эти опыты в сравнении с лечением, которому его в психушке подвергли, детской игрой показались бы. И года не прошло, как Иван Вонифатьевич умер от рук нерадивого последователя Гиппократа, так и не вспомнив даже под лечебным электрошоком, кто он и откуда появился в Царицыне.

В друзья они к Гуляеву не набивались, но жизни учили.

Каждый вечер они уходили наверх, а возвращались в состоянии веселого подпития, пели в могиле разные песни, и так громко, что их могли услышать посетители кладбища. А кладбище, как известно, не для песен, на кладбище нет места веселью, на кладбище должно скорбеть.

– Пьете все, пьете, – сказал Гуляев соседям. – Конечно, свинья грязь всегда найдет. Но все-таки, интересно мне, где вы выпивку находите?

– Чудак, – сказал покойник по фамилии Нелыба. Ну тот, который из бомжей. – Ты пустые бутылки у столиков видел?

– Ну? – удивился Гуляев.

– Баранки гну! – сказал Нелыба. – Когда бутылка становится пустой, какой она для живых становится? Мертвой! Мертвой она становится! А для нас она тогда какая? А для нас она тогда живая. А значит – полная! Теперь понял?

Теперь и Гуляев начал выпивать. Пустых бутылок на кладбище хватало – и из-под простой водки, и из-под дорогих грузинских вин, встречались даже пузатые бутылки из-под текилы и французского коньяка, тех напитков, которых Гуляев при жизни не пил, а теперь вот попробовал.

Со временем он даже обжился и начал шутить. Ему нравилось присыпать землей землекопа, белым привидением выплыть ночью перед влюбленной парочкой или в сумерках раскачивать черный крест на старой могиле, пугая тем и живых и мертвых. Но больше всего ему нравилось прогуливаться по центральной аллее в ожидании случайной прохожей, которая решалась сократить путь и пройти через кладбище. Обычно женщина цеплялась за него и, причитая, шла рядом.

И когда она признавалась в том, что ужасно боится мертвых, Гуляев останавливался, строго смотрел ей в глаза, давал ощутить запах тлена и земли и грустно говорил:

– Какая вы глупенькая! Ну чего нас бояться?

Сторож Рзянин сдавал дежурство.

– Все нормально? – бодро поинтересовался смотритель кладбища Любимый. На работу он приехал в джинсовом костюмчике от Валентино и на пухлом пальчике повыше массивной печатки у него висел еще ключ от БМВ с сигнальным брелоком.

– Ухоронку утром нашел, – доложил Рзянин. – Пошел на восточный участок, а там, у пролома двадцать венков и десять бронзовых табличек с надгробий. Вынести не успели. Я их в подсобку снес, чтобы ребята разобрались.

– Это НЛО шалят, – благодушно сказал Любимый. – Не лежится им спокойно в земле. Снюхались с живыми бомжами, вот и поставляют им всю эту… А те им пустые бутылки у могил оставляют. Может, их святой водой погонять? А, дядя Саша?

– За ней теперь ехать далеко, – проворчал сторож. – Сам знаешь, некому у нас пока воду святить.

– Что еще? – Любимый спрятал ключи в карман, сел в старое продавленное кресло у стола. Взял в руки ручку, чтобы сделать отметку в журнале.