Юлия Верба - Не в ту сторону

1.4. Маленькую девочку никогда не заставляют строго соблюдать порядок или идеальную чистоту в квартире. Большому мужчине мучительно жалко маленькую девочку у широкой кухонной плиты или с тяжелым пылесосом в руках прежде всего из-за дисгармонии пространственного соотношения. Любое, даже самое незначительное достижение маленькой девочки на хозяйственном поприще возводится в степень, воспринимается как немыслимый подвиг и ярчайшее проявление самоотверженности.

1.5. Маленькой девочке даже не нужно предохраняться от гипотетической беременности. Большой мужчина с радостью берет на себя эту неприятную обязанность, упиваясь осознанием собственной жертвенности и высокой ответственности за ту, которую приручил. А если у маленькой девочки каким-то непостижимым образом все-таки родится ребенок – ее не бросят. Напротив, мужская ответственность поднимется на недосягаемую высоту: ребенок ведь тоже маленький.

1.6. У маленькой девочки не бывает больших проблем. А если они вдруг возникнут – их радостно разрешит большой мужчина.

II. Маленькой девочкой быть хорошо!

Главная задача каждой здравомыслящей женщины – как можно дольше поддерживать и сохранять в себе этот образ, а за неимением такового – его культивировать.

III. Маленькую девочку удобно носить на руках. А на шею она садится сама [1] Маленькая девочка иногда бывает большой стервой. .

(Владислав Петрович Звягин)

Леночка – девочка с тайной.

Оказывается, мама Леночки, Юлиана Севериновна Ольховская, которую девочка в быту ласково называла Кисой, в свое время вторглась в семью видного научного деятеля Майера и безжалостно разрушила крепкую ячейку общества. Этот поступок обернулся большим скандалом, вследствие чего разлучница Киса предпочла изначально идентифицировать Леночку как Ольховскую. А вот паспорт девочка получила уже со звучной фамилией папы-ученого. Леночкина протокольная амбивалентность вызвала некоторые затруднения у нашего директора школы при выдаче аттестата зрелости (естественно, на фамилию Майер, в то время как девочку все знали в качестве Ольховской). Директор поступил мудро, сообщив: аттестат выдается нашей Леночке! Без фамилии вообще.

Наличие двух фамилий, таких разных и специфических, неизбежно сказывалось на Леночкином внешнем облике и стиле поведения. На занятиях она преимущественно была Ольховской – сдержанной, спокойной, улыбчивой (скромность – лучшее украшение девушки). Но школа была незначительной и, вероятно, малоинтересной частью жизни Леночки: неким локальным фрагментом бытия, наряду с бальными танцами, занятиями музыкой и иностранным языком (непременной трудовой повинностью отпрысков интеллигентных семей).

Более значимой являлась досуговая сфера, и за школьным порогом Леночка становилась Майер – дерзкой, яркой, циничной, с дефицитом скромности, но с избытком других украшений. Она снимала свое спокойное дружелюбие и сдержанность вместе со школьной формой, искрилась и сверкала, как елочная игрушка, источала невинную порочность (или порочную невинность).

Я не могу четко определить, какой она была тогда: красивой или не очень, умной или глупой, доброй или злой.

Я не знаю, какой она стала сейчас, хотя мы виделись с ней совсем недавно.

Она всегда была и остается для меня просто маленькой девочкой Леночкой.

(Лена Майер)

– Майер, что вы там делаете под столом? Вяжете?

– Да, Александр Владимирович. На прошлой лекции вы так проникновенно рассказывали о Пенелопе. И я не смогла удержаться. На занятиях вяжу, ночью распускаю.

– Если так, конечно, продолжайте.

– Спасибо, Александр Владимирович!

– Майер, вы опять вяжете?

– Нет, Александр Владимирович. На этот раз я читаю. Журнал «Иностранная литература», номер 4. На прошлой лекции вы так проникновенно…

– Да, и вы опять не смогли себя сдержать. Понятно. Канаева, Дорохов! Это не смешно. Такая несдержанность скорее прискорбна. А с вами, Майер, я поговорю потом.

– А вас, Майер, я попрошу остаться!

– А вас, Дорохов, я попрошу покинуть аудиторию.

– Майер, Лена! Пенелопа!

– Здравствуйте, Александр Владимирович.

– Как ваша пряжа, Лена?

– Все так же: днем вяжу, ночью распускаю.

– А что вы делаете вечером?

– А вечером мы с друзьями в тиши центральной библиотеки читаем произведения зарубежной литературы.

– С Канаевой и Дороховым – в тиши библиотеки?!

– Ну, иногда спорим о прочитанном, не без того. Но тоже тихо и интеллигентно.

– А со мной не хотите поспорить?

– В тиши библиотеки?

– Не обязательно. В кафе, в сквере или в каком-нибудь другом месте.

– Что вы, Александр Владимирович! Я девушка скромная, застенчивая. В таких местах и не бываю.

– А в университете бываете?

– Увы, приходится.

– Если хотите, я вас буду ждать завтра вечером после занятий в 26-й аудитории.

– Спасибо, Александр Владимирович!

– Спасибо – да или спасибо – нет?

– Просто спасибо.

(Лена Майер)

После занятий мы с Колей Дороховым и Ирой Канаевой сидим в университетском сквере и внимательно наблюдаем за светящимися окнами 26-й аудитори и. Нам очень весело.

– Смотри, сидит. Сидит за решеткой в темнице сырой…

– Нет, встал уже, ходит. К окну подошел.

– Вернулся. Опять сел.

– А теперь не видно. Неужели ушел? Прошла любовь, завяли помидоры?

– Коля, сходи посмотри.

– И что я ему скажу?

– Что у Майер в тиши библиотеки на бутылку не хватило.

– Обижаешь, подруга. Тут у меня еще шампанское в сумке.

– И стакан?

– Стакан я как-то…

– Вот и предлог будет сходить посмотреть.

– И попросить у Гофмана стакан?!

– Лена, все, я домой иду.

– Ирочка, ну интересно же!

– Что тут интересного? Надоело. Гофман – умный, красивый мужик. Бородка у него такая… А мы над ним издеваемся.

– Я тоже красивый мужик, и с бородкой.

– Коля! Ну, что там? Сидит?

– Сидит. Стол грызет, стенку царапает. Переживает. Вот за это и выпьем.

– А стакан?

– С горла, как пролетарии.

– Какой ты пролетарий?

– Ясен пень, как и каждый студент – пролетарий умственного труда.

– Пока, пролетарии, я домой!

– Пока, Ир! Нам тоже пора.

– Так не вышел еще!

– Может, он всю ночь там просидит.

– Ага, весь в мыслях о бесцельно прожитой жизни.

– Холодно, Коля!

– А хочешь, я тебя согрею? Хочешь?

– Ну, вот: пришел Ржевский и все опошлил. Коля, прекрати!

– Ну, Леночка…

– Тогда уж плащ сними.

– Да, конечно, сейчас, Леночка… я… Ленка! Я, что, для этого плащ свой белый снимал, чтобы ты в нем залезла с ногами на грязную скамейку?!

– Осень, Коля, осень.