Пётр Таращенко - Танцы Близнецов

– Карагодин, ты совсем исчез! Ты куда запропастился? Ты тут очень нужен! Ты что спишь, негодник? Не смей спать! Есть очень интересный проект. Очень международный! Ну просто очень! Тебе нужно срочно встретиться с маэстро Савойским, ты с ним только что говорил! Совершенно неординарный человек! У меня тут дел по горло. Передаю трубку.

– Здравствуй, товарищ, – прозвучал в трубке абсолютный клон первого приветствия. После блиц-интродукции Люсиль Карагодин заговорил в лапидарно-деловом стиле.

– Где и когда? – спросил он без обиняков.

– Через часок в «Английском клубе». Они там как раз откроются. Устроит?

«Хорошее начало», – подумал Карагодин, а в трубку сказал: – Вполне.

Зал «Английского клуба» был отделан массивными панелями тёмного дерева со вставками бронзовых корон на ромбах зеленого сукна. По замыслу дизайнера они должны были обеспечивать атмосферу консервативной британской респектабельности. В любое время дня зал был довольно пустынен.

История этого заведения и его особенности Карагодину были хорошо знакомы. Стиль клуба всегда находился в перманентном противостоянии с изменчивой действительностью. Его солидные интерьеры были побочным продуктом перестройки и выросли на месте весёленького молдавского кафе. Клуб вызывал осторожное недоверие завсегдатаев помпезных центральных ресторанов города, где можно было порезвиться от души, строгостью убранства и отрезвляющими ценами в меню. И сейчас, в начале 90-х, суть и дух «Английского клуба» так же стойко противостояли хабалистым росткам «свободного рынка» – возникающим тут и там забегаловкам и палаткам пестрых цыганских расцветок.

В тени «Английского клуба» затевались серьёзные дела, здесь рождались и рассыпались в пыль надежды и состояния.

«Рановато пришёл», – подумал Карагодин, но в следующий момент увидел круглолицего крепыша, сидевшего за столом в самом конце зала. Тот смотрел на него яркими карими, но как бы и огненными глазами, в которых гуляли отблески каких-то далёких пожаров, и никаких знаков не подавал. Из-за кулис барной стойки выплыл метрдотель с болезненно-бледным лицом, подошёл к Карагодину и сказал:

– Проходите, пожалуйста, вас ждут.

«Вон оно как…» – подумал Карагодин и проследовал за официантом к столу, где сидел крепыш, который легко поднялся, протянул дружественную руку и сказал:

– Борис. Присядем?

Рекогносцировочный момент знакомства тут же выявил наличие неких общих знакомых, общности пристрастий в плане напитков и закусок, в результате которых на столе появился графин с «Араратом» и блинчики с чёрной икрой, а также масса сопроводительной снеди.

Взаимное расположение сформировалось естественно и практически мгновенно. Легко перешли на «ты».

«Нечасто встретишь такого хорошего человека в наше тревожное время», – подумал Карагодин.

– Теперь о деле, – Борис зацепил зубцом вилки кусочек лосося, отправил в рот, помолчал, как бы собираясь с мыслями, и продолжил: – Есть такой достойный человек… Гарун Аль Рашид… ну, не помню, как там его. Короче, генерал-губернатор египетского города Порт-Саида, который, как тебе должно быть известно, есть город-побратим нашего города-героя.

Последовала продолжительная пауза.

Карагодин испытания паузой не выдержал.

– Ну, известно, – сказал он.

Этого оказалось достаточно, чтобы Борис очень толково и кратко обрисовал ситуацию и связанные с Гаруном перспективы. Не так давно губернатор приезжал в Волгоград с визитом дружбы, естественно, посетил местные достопримечательности, из которых комплекс на Мамаевом кургане посетил дважды, при этом второй раз – по собственной инициативе. Ходил у подножья скульптуры «Родина-мать зовет», рассматривал ракурсы.

Вскоре прислал в горсовет письмо с просьбой подыскать достойного ваятеля, чтобы обсудить кой-какие монументальные планы в его вотчине. Естественно, такой ваятель в лице Бориса, оснастившего родной город пусть меньшим, но, несомненно, монументальным памятником, нашёлся. О чём Люсиль, хорошая знакомая Бориса, его немедленно уведомила. Для упрощения общения и разработки возможного бизнес-плана была предложена кандидатура Карагодина, знающего английский и имеющего богатый организационный опыт, включающий написание самых разных бизнес-планов и прочих фантастических деловых бумаг.

Если идея нравится, то губернатор мгновенно пришлёт приглашения.

Следуя предложенной стилистике общения, Карагодин тоже выдержал паузу, после которой твёрдо сказал:

– Нравится.

Остаток времени новые друзья провели в приятных фантазиях, распалённое воображение рисовало вавилоны с вертолётными площадками на крышах международных бизнес-центров и лестницы, уходящие в небеса. Пару раз вызывали мэтра с печатью суровой аскезы на бледном лице, требовали невозможного, которое волшебным образом всегда находилось.

– Есть такое дело, – говорил мэтр, подтверждая этой пролетарской фигурой речи полное понимание вопроса, и… всегда находилось.

С клубного телефона звонили в горсовет Люсиль, требовали губернаторского приглашения немедленно.

Приглашение, украшенное затейливыми печатями в стилистике поздней Каббалы, и в самом деле вскоре пришло. Однако обнаружились обстоятельства непреодолимой силы. Форс-мажор заключался в том, что авиабилетов на Каир в продаже просто не было, а причины их отсутствия толком никто объяснить не мог. Все привычные усилия, как то: подключение административного ресурса, проплата услуг гражданкам, сидящим в авиа-агентстве на контроле отказа от полётов, обращения к узкоспециализированным спекулянтам с посулами двойной цены и прочих бонусов – давали неизменно нулевой результат. Губеру направляли извинительные письма, на что его канцелярия гнала новые приглашения. Однако Каир так и оставался недоступной Шамбалой, неким метафизическим изъяном земной географии: есть ли город, если туда нет авиабилетов? Карагодин в Каире бывал, в существовании этого города сомнений не имел, но и им порой овладевали нехорошие сомнения…

Пролетела осень. Карагодин, его папá и Савойские сдружились семьями. Декабрь рисовал на оконном стекле «кружки и стрелы». А нужный человек всё не находился. Карагодин пару раз летал в Москву, общался с университетскими дружками, привлекал их к содействию. Но и они терпели фиаско в своих сподвижнических усилиях.

В середине декабря Карагодин, корпевший над переводом мудрёного текста по заказу г-жи Жирмунской из Московского института мозга, работу закончил, нежно погрыз колпачок китайской автоматической ручки Wing Sung, которую использовал для особо ответственной работы, и вписал каллиграфическим почерком последнюю фразу: «В заключение можно сказать, что одним из наиболее эффективных, но и необъяснимых способов интуитивного познания мира является так называемое «озарение». И поставил точку.