Анатолий Егин - Повести о совести

– Ты что, баран, за детьми не следишь? Убилась сейчас бы девочка, рядом с собачонкой под колесами лежала!

Виталий закипел, покраснел и точным ударом в нижнюю челюсть положил «водилу» в дорожную пыль.

– Сам свинья пьяная! Сам баран безмозглый! Я сейчас и милиционера позову. – И заорал наш инвалид во всю мощь: – Потапыч, а ну выйди на улицу. Я тут тебе преступника приготовил!

Старший сержант милиции Иван Потапович Недоля будто ждал этого вызова, вышел из своего двора по полной форме, глянул на происходящее:

– А кто меня звал? Ты, что ли, Виталька?

– Ну, я! – ответил тот, начиная понимать, что заговорил. – Я! Я звал, Потапыч! Ты посмотри на эту скотину пьяную, чуть Ирку не задавил.

– Так это мы моментом оформим, Виталий Карпович, тем более ты теперь у нас полноценный свидетель.

Водитель машины после всего услышанного моментально протрезвел и взмолился:

– Простите, братцы! Христом богом прошу, простите! Хватил дурень лишнего на дармовщинку. А ведь теперь посадят. А детки мои как? Жена у меня недавно умерла. Простите, мужики, и ты, деточка, прости!

Виталий посмотрел на бедолагу и улыбнулся:

– А может, и, правда, простим? А, Потапыч? Он ведь и доброе дело сделал, меня от немоты вылечил. Давай простим его.

– Ну как скажете, товарищ старший лейтенант. Только ЗИС его я сам на пристань отгоню, а он разгрузится и пускай проспится.

Шинкаренко быстро проводил девочку до ее двора и полетел домой. Не успев перешагнуть порог, закричал:

– Мамо! Тату! Идите до мэнэ!

Первой прибежала мать.

– Сынку, неужели ты звал?

– Я, мамо, я!

Слезы радости потекли по щекам матери. Отец тоже вытирал глаза.

– Так, что, мать, может, закроем чайную на ревизию?

– Да, погоди ты, чертяка. Погоди! Пусть Виталик хотя бы несколько дней поговорит, то, кто его знает, что завтра будет.

– Завтра будет еще лучше балакать. Точно говорю, будет. Чуешь, чи ни?

– Мамо, тату, давайте действительно дня через три гостей соберем, за одно и проводы мне устроим.

– Каки таки проводы? – хором спросили родители.

– В институт меня провожать будете.

– Да ты бы отдохнул, сынку, отлежался. Твоя дурацка учеба как бы не навредила тебе.

– Батьки, ридны мои, учеба никогда дурацкой не бывает и чем раньше я к ней приступлю, тем легче учиться будет. Гляньте, уже сентябрь заканчивается, если тянуть дальше, догонять упущенное труднее будет.

Двадцатого сентября Виталий Шинкаренко был в Бекетовке, в одном из южных районов Сталинграда, там, в только что восстановленном трехэтажном здании недалеко от СталГРЭС расположился учебный корпус медицинского института. Новоявленный студент остановился перед кабинетом ректора, постучал, никто не ответил. Проходящая мимо женщина, по виду преподаватель, сообщила:

– Товарищ старший лейтенант, нет ректора, и сегодня не будет. А вы по какому вопросу?

– Да вот демобилизовался, восстановиться в институте хочу, на второй курс.

– Так вы к декану зайдите, он в шестом кабинете.

Декан доцент Попов внимательно читал документы Виталия.

– Ну что ж, я рад, что наши студенты возвращаются в родные пенаты. Позвольте вас спросить, товарищ Шинкаренко, вы заговорили неделю назад, не так ли?

Студент удивленно посмотрел на декана:

– А вы откуда знаете?

– Видите ли, доктор, – улыбнулся Попов, – вы только начинаете свой врачебный путь, а я уже практикую более двадцати пяти лет и научился не только медицинские справки читать, но и мыслить логически, что в нашей профессии имеет большое значение. Если бы у вас речь восстановилась летом, мы с вами беседовали бы в августе, а так встретились в конце сентября. Возвращение всех функций головного мозга это еще не есть его полное выздоровление, он пока «чихает и кашляет», как выздоравливающий после гриппа больной, его поберечь нужно.

У Виталия внутри все похолодело, и ослабли ноги.

«Ну, все, – подумал он – не восстановят!»

Доцент Попов заметил волнение собеседника.

– Нет-нет, не переживайте, я вам не отказываю, но у меня есть предложение, которое, полагаю, пойдет вам на пользу. Я, думаю, вам нужно начать учебу вновь с первого курса. Во-первых, вспомните, что забылось за два года, во-вторых, закрепите знания, экзамены будете сдавать только при желании улучшить свои прошлые оценки. Вам, мой дорогой, не придется перенапрягать свой мозг, догоняя пропущенное за сентябрь. А за год много воды утечет. Вы у нас еще отличником будете.

– Я согласен! – выпалил Шинкаренко. – Вы правы. Спасибо вам, огромное спасибо!

– Тогда поступим так, – декан открыл журнал, – определим вас, товарищ старший лейтенант, в группу номер семь. Там у нас в основном молодежь со школьной скамьи, староста только фронтовик, Олег Боголюбов. Согласны?

– Согласен. Вам виднее.

– Вероника Петровна, – обратился Попов к сотруднице, сидящей за соседним столом, – выпишите студенту первого курса Шинкаренко направление в общежитие. А вам, Виталий Карпович, желаю успехов в учебе. До скорой встречи.

В разнесенном войной в пух и прах Сталинграде были сотни проблем, но самая острая – жилье. В северных заводских районах и центральной части город был полностью разрушен, люди, возвращавшиеся к родным пепелищам, селились в подвалах, рыли землянки, ставили хлипкие временные домишки, а сами восстанавливали заводы, чтобы производить оружие.

Работали под лозунгом «Все для фронта! Все для Победы!» Административная и культурная жизнь почти полностью переместились в Бекетовку и Сарепту, где частично сохранились здания, больницы, дома культуры и школы. Рядом с уцелевшими зданиями строились бараки без всяких удобств, но даже такое жилье в Сталинграде считалось хорошим.

Для общежития мединститута было отведено четыре барака, в которых жили преподаватели и студенты. Шинкаренко прибыл к коменданту общежития, доложил по полной форме, отдал направление. Сухопарый небольшого росточка старичок крякнул, почесал затылок:

– Койку с матрацем я тебе найду, а вот куда ее поставить, ума не приложу. Ты, соколик, в какую группу определен?

– В седьмую, – отрапортовал старлей.

– Ну, вот теперь понятно. Будешь жить в одной комнате со своим старостой Олегом Боголюбовым. Это на втором этаже, угловая справа.

В комнате площадью двадцать квадратных метров стояло пять коек, по две у боковых стен, одна у окна. Кровать для Шинкаренко поставили тоже у окна впритык к пятой, так, чтобы справа и слева остались узкие проходы, круглый стол и табуретки подвинули ближе к двери, свободное пространство резко сузилось.

– Ничего, в тесноте да не в обиде. Вот отстроим город, вы врачами станете, тогда и заживете в хоромах, а пока так. – И увидев, что Виталий оглядывается, ищет куда повесить шинель, которая была по-армейски в скатке, добавил: – Платяные шкафы на стенах. Гвозди видишь?