Светозар Чернов - Наполеонада, или Сто дней

Никакие совпадения невозможны, потому что путаница здесь невообразимая. Однако, все действующие лица реальны и все происходившее совершенно достоверно.

«Справочник военных команд и распоряжений на французском языке для Наполеонов и их маршалов»

Составлен гл. врачом больницы св. Николая Чудотворца Дм. А. Чечотом.

Спб., типография С. Ковалевского, 1892

Издание третье, расширенное и дополненное иллюстрациями

«Санкт-Петербургские ведомости», 1892

Живые картины Бородинского сражения. К 80-летию славной битвы 24 августа под Гатчиной под руководством доктора медицины Д. А. Чечота широкой публике была представлена живая картина Бородинского сражения, разыгранная пациентами больницы Св. Николая Чудотворца. Сражением руководил с одной стороны старейший Наполеон больницы граф Яков Исаевич Соловейчик, с другой – доставленный из тверской губернии почетный гражданин Бурашевской колонии и заслуженный Кутузов Всея Руси Иван Петрович Барклай. На нашей стороне добровольно выступил весь цвет русского полководческого искусства: десять Кутузовых, восемь Суворовых, пять Багратионов и один Ермак Тимофеевич на костыле. Одновременно перед окнами императорского дворца в Гатчино на Серебряном озере гардемаринами Морского корпуса было разыграно Трафальгарское сражение. Адмирала Нельсона изображал наилучший ученик корпуса Д. Мерзлоухов, который хотя и был двуглаз, мал ростом и черен рожей, но роль свою исполнял отважно, будучи неоднократно обмотан непотопляемым буем и одет в оранжевый непромокабль.

Страшно смешная история приключилась в 1870 году, в Петербурге, в больнице св. Николая Чудотворца, что на Пряжке. Молодой ординатор заканчивал свой обычный утренний обход. – Ну, Антон Федорович, как у нас дела? – любезно спросил его встреченный в коридоре начальник, старший врач Голыбин. – Все хорошо, Дмитрий Иванович, – с улыбкою отвечал доктор Чечот. – Небольшой только беспорядок. Не беспорядок даже, так, случай: один из наших Наполеонов неизвестно как на Вандомскую колонну взобрался. Вандомской колонной именовалась в палате высокая круглая печь. Взобраться туда, действительно, было мудрено, и оставалось только удивляться той ловкости, которую нужно было проявить больному, чтобы оказаться наверху. Впрочем, на такие случаи в больнице имелись свои меры. К примеру, для того, чтобы снять с дерева взобравшегося туда больного, приносили лестницу. Никто на нее не лез, а ставили ее, упирая в ветку дерева, на котором сидел больной. Затем березовой метлой тыкали его в мягкие части, и больной, будучи должен разжать руки, чтобы за что-нибудь схватиться, падал, хватался за эту лестницу и по ней сползал вниз. Кроме того, в распоряжении санитаров находились волосяной матрац, пожарный брезент, который растягивали, чтобы поймать падающих с большой высоты, и еще масса всяких таких вещей, включая пожарный насос. Он и спас положение сегодня утром. Едва увидав насос, его императорское величество, до того не поддававшийся ни на какие уговоры, немедленно изменил тактику и, заметив только: «Когда неприятель делает ошибку, не следует ему мешать, это невежливо», сполз по лестнице. Величественно проигнорировав подстеленный для пущей безопасности матрац, он проследовал за санитарами на Св. Елену. Св. Еленой назывался карцер. А холодная ванна со льдом, в которую больных насильственно окунали для успокоения и укрепления нервов, называлась по распоряжению доктора Чечота Березиной. – Любезный мой Дмитрий Федорович, – выговаривал молодому ординатору Голыбин, – да неужели вы думаете, что ваши команды на французском языке кто-то будет понимать? Вы не представляете себе меры их невежества! Ну, вообразите: появился у нас однажды какой-то настоящий татарский князь Урурбуй. Ведь у него mania grandiosa, он воображает себя человеком, которого отродясь и не было. Выдумают себе какого-нибудь Урурбуя, наденут себе на голову кастрюлю с ручкой и ходят. А вы еще для них французские распоряжения пишете. С этим Урурбуем, я помню, мы долго возились. Эх, Антон Федорович, молоды вы еще, оттого и глупостям новомодным привержены. Не в гуманности дело, а в чистоте. Сумасшествие лечится чистотой и холодной водичкой. Да-с. Может, я и старый, и выживший из ума, а мне кажется, в наши ретроградные времена ничуть не хуже вашего лечили. Как говорил учитель мой, незабвенный Иван Петрович Кулебякин: «Тяжело в лечении, легко в гробу!» Душевнобольному человеку – почем вы знаете, что ему требуется? Вот пойдите, к примеру, в зоологический сад или на Думскую, какого-нибудь крокодила смотреть. Ведь, кажется, лежит животное, всем его жалко. Чего, думаешь, не лежит он в вольной речке, не ест какую-нибудь антилопу, или там, кошку, какого-нибудь Ливингстона на завтрак не подстерегает, а лежит себе в теплой ванне. А ему и в теплой ванне очень желательно, с говядинкой, только мы этого не понимаем. Так и здесь: откуда вы знаете, что им нужно? Нет, зря вы, милостивый государь… Это кто беззащитный-то? Ага. Вот поработаете у нас некоторое время, узнаете, какие они беззащитные. Хе-хе-хе. Сами с кастрюлей на голове по палатам ходить будете. И в который же раз я вас предупреждаю: не берите с собой острых предметов в карманы! Запомните, голубчик: когда вы в палату входите, при вас ничего-ничего острого не должно быть, даже ножниц! Я уже не говорю про револьвер ваш. И глазом моргнуть не успеете! И доктор Голыбин, посмотрев на покрасневшего коллегу, полагавшего, что про револьвер никто не знает, засмеялся. Отсмеявшись, он промокнул глаза, нос платком и продолжил: – Да… Такой вам устроят… хе-хе-хе… Аустерлиц. Хе-хе-хе! И он захохотал в голос. – Я ведь не то, что Аустерлиц, я три высочайших посещения пережил. И ничего, жив остался. Вы уж послушайте меня, старикана старого. Ведь вы не знаете, как себя вести. Кабы вы знали – так конечно. Ну, что? Человек болен – и более ничего. Ну, ничего более, как только спятил и рехнулся, – Голыбин зевнул. – И хина ему не поможет, и ничего теперь не поможет ему. На что доктор Чечот отвечал: – Уважаемый Аполлон Дмитриевич. Вы ведь служите здесь много лет, а потому не замечаете значительных обстоятельств. Вы не читаете никакой литературы, не знаете, что происходит за стенами вашего почтенного заведения. А ведь существуют новые методы: водолечение, душ Шарко, наконец, электропатия – вообще, прогресс идет семимильными шагами! Однако, доктор Голыбин совсем не обиделся, а только более того развеселился. – Ха-ха-ха! – захохотал он. – Это они сейчас у вас шелковые, а потом вы или сами свихнетесь, или до того их распустите, что всю нашу больницу сожгут! Верьте слову: было такое.