Татьяна Разумовская - Я ведьма

© Татьяна Разумовская, 2020

ISBN 978-5-4498-3722-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я рыдала так, что не сразу услышала телефонный звонок. Ясно было, что это Вика. Нюх у неё, гиены.

– Ты чего трубку не берёшь? Ревёшь?

– Да, нет… я…

– Ревёшь. Дура! Прекрати немедленно! Дерьмо он, дерьмо! Это же счастье, что он тебя бросил!

Я дёрнулась. Сзади грохнуло.

– Что у тебя там?

– Вазочку разбила…

– Раззява! Через полчаса я буду у тебя!

Только этого мне не хватало. Сгребая осколки, подтирая лужу и выбрасывая ещё свежий букет, я не зарыдала – завыла. Позавчера Юлик подарил его мне, на свой день рожденья.

Мы познакомились полтора года назад у Зябликов, на праздновании Рош-а-Шана. Традиционные ломтики яблок с мёдом стояли на маленьком столике, но им мало кто уделял внимание. Больше налегали на водку и шашлыки. Народу, как всегда, была пропасть, в маленьком садике курили и спорили, в холле танцевали, кто-то всё время подъезжал ещё. Генка Зяблик занимает какой-то высокий пост в Сохнуте, но стихия его – это застолье. Он не понимает, что такое отдыхать без шумной компании. Как это выносит Галя, не знаю, я от толпы всегда теряюсь и устаю.

Я и тогда тихонько поднялась на второй этаж, в Сашкину комнату, взяла с полки «Властелина колец» и стала читать из середины.

«… – Ну, а ты, Фродо, – сказала Владычица Галадриэль, – не хочешь ли взглянуть на эльфийское волшебство?

– Ты советуешь мне? – спросил Фродо, глядя в глаза Владычице.

– Нет, – ответила она. – Я не даю советов. Ты можешь узнать кое-что, плохое или хорошее, оно может пригодиться тебе, а может и нет. Знать – хорошо, но и опасно… Решай сам…»

– Тут, видишь, я антресольку пристроил, здесь вторая ванная, это – наша спальня, а это апартаменты наследника.

В комнату ввалился толстый Генка с гостем.

– А-а! Затворница! Застукали!

Генка пыхтел и сиял, отсвечивая потной лысиной.

– Знакомься. Юлик, оператор – три месяца как из Москвы, совсем свеженький репатриант. Юленька. Художница.

– Компьютерный график, – поправила я, поморщившись. Терпеть не могу, когда меня аттестуют художником, слишком пышно. Генка высунулся из окна и заорал:

– Галочка! А клубника?

И нам:

– Ребятки, в коллектив, в коллектив! Я торт-мороженое заказал – закачаешься! И ликёры из Чили привёз, вы таких не пробовали.

Генка скатился по лестнице. У этого Юлика – чудная улыбка.

– Извините, что мы нарушили ваше уединение. Я и сам тут немного потерялся, никого не знаю, чувствую себя дикарём. Ну что, пошли пить ликёры с мороженым?

Через неделю Юлик переселился ко мне.

Вика влетела, как торпеда, иначе она не умеет. Мини-юбка, максимально открывающая великолепные ноги, длинный блейзер, короткая стрижка с «пёрышками», бриллиантовые висюльки в ушах стреляют цветными всполохами. «После тридцати пяти женщине носить что-нибудь дешевле бриллиантов – не-при-лич-но!» Типично Викино заявление. Мишенька, её муж, – большой программист в американской фирме. Фирма засылает его то в Токио, то в Мехико. Между командировками он появляется в Израиле и тогда таскается с Викой по гостям, огромный, неуклюжий, молчаливый. Я не уверена, что хоть раз слышала его голос.

– Как ты выглядишь?! Халат, шлёпки, патлы нечёсаные, морда опухшая! Нельзя так себя распускать!

– Отстань.

– Ну-ка, иди, иди – льдом умойся.

Я поволоклась в ванную. Лучше бы я этого не делала. Полочка из-под Юликовой бритвы, одна зубная щётка в стакане… У-у-у-у-у-у!

Год после маминой смерти я жила непонятно как. Ездила в редакцию на работу. Возвращалась домой, смотрела телевизор. Подруги вытаскивали меня в гости и на концерты, но я как-то не могла ни во что включиться. Всю жизнь я жила при маме. Мама – красавица, умница, оперная певица, всегда толпы поклонников, гастроли, успех. Раз, мне было тогда семнадцать, мама буркнула, глядя на меня: «И в кого ты такая уродилась?» Действительно, мама – яркая высокая шатенка, с бархатными глазищами, а я вышла мелкая какая-то, глазки серо-жёлтые, черты невыразительные, волосы тусклые, прямые, никакие бигуди их не берут. В Киеве я жила при ней блёклой молью, удобной прислугой. Она звонила мне с гастролей то из Новосибирска, то из Тбилиси. «Юлька! Прилетаю завтра, вечером придут гости, человек двадцать, торт закажи в „Лiсовой пiсне“, а насчёт ветчины позвони Голобородько, скажи, для меня!»

Когда в моей жизни изредка появлялись ухажёры, мама начинала кричать, что они меня не стоят, что этого жлобину она в доме не потерпит: «Ты посмотри, что за конфеты он принёс! Ф-ф-ф! А „хыкает“ как! Cтыдуха!» Ну, если не «хыкал», находилось что-нибудь другое. Один раз я попыталась сбросить мамино иго и выскочила замуж за Володьку, но это был прыжок в первый попавшийся поезд, идущий в ненужном направлении, и через год, разведясь, я вернулась к маме. И больше попыток вырваться не делала.

В Израиле я бегала поначалу в поисках разных заработков, окончила курсы компьютерной графики, нашла работу в газете, мы с мамой взяли ссуду и купили маленькую трёхкомнатную квартирку в районе Неве Яаков, который русские прозвали Новояковкой. А потом мама заболела, и два года я не вылезала из больниц, купила машину, чтобы было легче её возить по врачам, на химиотерапию… И вот её не стало, а мне уже тридцать девять лет, и непонятно, что с собой делать. Тогда и появился в моей жизни Юлик.

Юлик окончил ВГИК как режиссёр и оператор документального кино, работал на разных российских студиях. Потом советский мир развалился, студии позакрывались, киношники остались не у дел. Юлик, как отличный профессионал, ещё зацепился в какой-то частной компании, потом Киселёв его пригласил на НТВ, а дальше демократия рухнула в тартарары, НТВ закрыли, и Юлик приехал в Израиль.

Я поражалась, как он мог преуспевать в жёстком циничном мире столичного кино – мягкий, деликатный, с извиняющейся улыбкой. Я влюбилась в него сразу и иногда думала, что даже моя мама не смогла бы отыскать у него недостатков. Среднего роста, он был прекрасно сложен, играл в волейбол и теннис, профессионально плавал. Коренной москвич, он избежал типичной болезни столичной богемы – не пользовался матом, вообще не терпел похабщины, даже в анекдотах. Была в нём и какая-то удивительная пластичность движений, и вещи он умел носить, как никто. В нашем израильском мире, где мужики быстренько переходят на цветастые шорты и растоптанные сандалии, Юлик оставался элегантным без оттенка старомодности. Утром и вечером я повторяла молитвенную благодарность судьбе за то, что она мне его послала. Мне – провинциалке, не юной, не красавице. Не был он и записным остроумцем, но чужим шуткам смеялся замечательно. Вообще не могло быть лучше слушателя – в глазах его было столько понимания, доброжелательности, нежности… Нежности. Как он повторял: «Мы вместе… Мы же вместе…»