Наталья Комиссарова - Преображение

– Заберите ее домой. – неожиданно произнёс он.

Этого Настя, конечно же, не ожидала, поэтому тут же наотрез, категорически заявила:

– Нет, папа, она останется здесь, и когда тебя выпишут из больницы, ты заберёшь ее с собой домой.

– Хорошо, – согласился он.

Через некоторое время пришла медсестра ставить капельницу, Наталью с мамой попросили выйти из палаты. Они вышли.

Пользуясь моментом, она попросила ручку и на оборотной стороне Иконы написала несколько молитв из Акафиста. Когда же они вернулись в палату, она почувствовала внутри себя необъяснимое желание прочесть весь Акафист Богородице, читаемый перед Иконой «Всецарица». В глубине своего сознания она понимала, что папа, как человек далекий от всех этих религиозных моментов, может воспротивиться и ему это не понравится, но как же она была удивлена, когда не услышала ни единого слова протеста.

Анастасия стала потихоньку читать. Он слушал и даже несколько раз перекрестился вместе с ними. Вообще сколько помнила Наталья, папа всегда говорил, что он атеист.

– Не верю, – говорил он, – ни в Бога, ни в черта. Верю в то, что глаза мои видят.

И оттого ещё более была удивительной эта картина, видеть, как папа, с совершенно искренним выражением лица осенял себя крестным знамением.

Когда закончили читать молитвы, как-то так само собой вышло, что Наталья с мамой поменялись местами. Мать, сидевшая на кровати, вдруг оказалась на стуле, где только что сидела дочь. Теперь Настя видела папино лицо прямо. И где-то внутри нее, в каком-то неведомом пространстве, вновь не ею рождённая, как ей показалось, пронеслась вихрем мысль:

«Здесь не в чем жить.»

Эта мысль напугала ее, ведь все подобные она гнала от себя, не позволяя ни одной секунде на обдумывание, боясь, что поверит, пусть даже на самую малость.

– Больше не будешь говорить мне, чтобы я мяса не ел? – вдруг спросил папа.

Да, действительно, два месяца назад Настенька сказала ему:

– Первое, что делали заболевшие люди раньше – прекращали есть мясо.

Хотя, по большому счёту, разумные люди просто не начинают его есть вообще по ряду очень весомых причин. Она тогда уехала, а папа, как оказалось, после тех ее слов, не смог съесть больше ни одного кусочка мяса. Так сильно впечатлили его эти слова.

– Нет, папа, – ответила она. – Теперь ты в таком возрасте, что должен кушать все, что просит у тебя твой организм.

Икона к этому моменту заняла почетное место на подоконнике, и в окно как бы смотрели Богородица с Иисусом. Папа смотрел на дочь, улыбаясь, затем неожиданно произнёс:

– Ты как Царица стала.

– Почему, – недоумевая спросила Настя.

Но здесь вмешалась мама, пытаясь сгладить ситуацию, видимо, решив, что, сказав это, папа имел в виду что-то не совсем приятное. Однако, папа после пояснил, и все оказалось гораздо проще, чем можно было подумать. Вместо мысли с намёком на гордыню, тщеславие и прочие человеческие пороки, папа закладывал совершенно простую мысль.

– Волосы у тебя убраны так же, как на Иконе у Богородицы, – сказал он, – похожа.

Что- то в душе Анастасии в тот момент очень сильно смутилось. Никогда раньше, или в очень крайне редких случаях, папа хвалил ее. Он был очень добрым отцом, но не щедрым на похвалу. Поэтому доброе слово папы было ценнее тысячи слов похвалы других людей.…

Через некоторое время он отправил их домой, дав задание по домашним делам, поскольку сам, будучи превосходным хозяином, был не в силах чем-то помочь своей жене, ему хотелось, чтобы, пока есть рядом кто-то родной, помогли ей как бы вместо него. Закрывая дверь палаты, Настенька на мгновение задержалась, вгляделась в лицо папы, на его румянец на щеках, на его спокойное выражение лица и, улыбнувшись ему, перекрестила его, после чего уже плотно закрыла дверь.

Они уехали с мамой на выполнение данного им задания и, когда вернулись домой, раздался звонок. Видя выражение лица мамы, Насте стало тревожно. Появились совсем печальные мысли. Как оказалось, звонили из больницы сообщить, что папе стало хуже. Мать и дочь поторопились к папе. И пока они ехали, с Настей вновь случился пережитый одним днём раньше полет какой-то невидимой ее части, по сути, самой главной части, судя по ощущениям, тот волнительный полет, когда время движения материальной части мира замедляет свой ход как-будто, а некое невидимое «я» стремится вырваться вперёд, достигнуть желаемой цели.

Мать была за рулём и ехала в состоянии паники, как казалось, ещё медленнее. Но, наконец, они приехали, вошли в палату к папе и увидели его, бледного, даже скорее серого, под капельницей, возле него, стараясь помочь, были медсестра и доктор. Через некоторое время все вышли, оставив их наедине с папой.

Он лежал безмолвно, на лице его была тяжесть, как печать безысходности, дыхание его становилось все более шумным, вдохи более короткие, а оттого, видимо, и более частые.

Вдруг вновь в том неведомом Насте пространстве, где-то в глубине, стало слышно молитвенное пение, только чей это был голос, было неизвестно. Это пение звучало в ней и словно призывало присоединиться к нему. Настя попыталась что-то произнести и, видя беспомощное состояние папы, при этом не в силах ему помочь, почувствовала, как слезы начали застилать ее глаза, в горле появился ком, и она поняла, что не может произнести ни слова. Когда же она начала молитву петь, так, как пела на воскресной Литургии с другими прихожанами вместе, словно какая-то сила внезапно отпустила ее голос, к ней пришло успокоение, и пока она пела, было внутреннее ощущение правильности, уместности этого пения, а слова молитвы лились из нее легко, и больше не чувствовался ком в горле.

«Возможно, – думала потом она, – сть какое-то наше «я», которое имеет возможность и силу видеть дальше, видеть больше, только не все мы, похоже, готовы и в состоянии услышать и почувствовать это своё «я».

А ведь до этого она и сама не верила особо в подобное, когда слышала, это казалось ей небылицей, какой-то мистической историей для удержания интереса к себе, к своей персоне. Но там ей довелось прочувствовать это самой. И тогда она поверила, что человек гораздо больше, чем простое физическое тело.

И все же она попросила маму, сидящую у изголовья папы, спросить у него, может быть, стоит остановиться, на что папа, до этого так и не произнесший ни одного слова, направил свой взгляд на маму и, набрав побольше воздуха в легкие, произнёс шёпотом:

– Пусть продолжает.

Успокоившись, Настя продолжила, уже не пением, и читала по памяти все молитвы, которые успела выучить к этому времени. Так как молитвослова с собой у нее не было, читала все, что знала наизусть к тому моменту. Пока она читала молитвы, держа папу за руку, мама поглаживала его по голове, по щекам, и, поправляя подушку, она тихонько спрашивала, удобно ли ему. Было видно, что ответить у папы вообще не осталось сил, но все же, превозмогая свою боль, тяжесть, он ещё раз, набрав воздуху полную грудь, все так же шёпотом, пытаясь сказать громко изо всех сил, ответил: