Александр Стрекалов - Немеркнущая звезда. Часть третья

А вот с Фобосом было уже не так: всё диаметрально-противоположно было. И новоиспечённый старший научный сотрудник Стеблов являлся тому прямым и очевидным свидетелем. Никаких представителей из министерств на Филиале никто уже и в глаза не видел за несколько “марсианских” лет: им было уже лень, наверное, от кресел задницы оторвать и куда-то там с проверкою съездить. Все они обленились и ошалавили в силу возраста до неприличия, махнули на работу рукой. Жили по принципу: ещё один день тихо и мирно прошёл – и слава Богу!

Потому-то и никакого ажиотажа на предприятии не наблюдалось, восторженной трудовой лихорадки. Только один Генеральный В.Л.Лапыгин к ним иногда заезжал – для проформы: чтобы навести страху и местный народец встряхнуть – взглядом, окриком грозным, обещанием лишить премии. Но после его отъезда всё опять утихало и успокаивалось, входило в привычную неспешную колею, столь здешним “труженикам” милую и желанную… Со стороны же правительства, повторим, наблюдалось полное равнодушие и отстранённость от дел, что порождало анархию, апатию и бардак внутри коллектива, день ото дня углублявшийся и разраставшийся, как эпидемия поражавший все поры НИИ, все его живительные клапаны и сосуды.

Поэтому-то и погубили в итоге спутник за здорово живёшь, подчистую провалив марсианскую экспедицию. А огромные средства и труд десятков заводов страны безнаказанно пульнули на ветер…

В народе ведь правильно говорят, что “рыба, она с головы тухнет”. Гнилой, коррумпированный Горбачёв, пустобрёх, павлин и тусовщик, которому деньги шальные, левые, ещё со Ставрополя глаза застили, заражал тогда казнокрадством и взяточничеством всю страну. И в первую очередь, безусловно, – своё кремлёвское окружение, которое вслед за ним тихой сапой принялось карманы собственные набивать, золото и бриллианты скупать, картины, валюту. И делало это охотно, с душой, ничем не брезгуя абсолютно и совершенно никого не боясь, не озираясь по сторонам как раньше, подчинённых своих не стесняясь… А про работу кремлёвские партийные бонзы уже не думали – совсем. Поэтому всё под уклон и катилось до начала 90-х годов, до конца вырабатывая промышленный сталинский потенциал, могучую сталинскую инерцию.

Наплевательское настроение партийных руководителей государства передавалось руководителям министерств и ведомств. От них – руководителям институтов, Филиала того же. Ну а дальше уже подчинённым переходило: начальникам отделений, отделов и секторов, научным сотрудникам и инженерам, техникам и лаборантам, – с которых дисциплины труда было уже сложно спрашивать, стопроцентной отдачи и полного напряжения сил.

“Каков поп – таков и приход” – гласит народная пословица. И если партийный Генсек – мерзавец и баламут, жулик и прохвост бессовестный, – то и народ становился точно такой. А как ему быть другим, как?! – подумайте и скажите, ответьте по совести, люди…

То, что заказанный спутник до Фобоса не долетит, что его угробят на полдороги, тогда, в конце 1980-х, становилось уже ясно всем – и руководству Филиала, и рядовым сотрудникам. Поэтому-то никто из них и не напрягался особенно, жилы из себя не тянул. Хотя поначалу и делал вид, что работает, что старается.

“Старики” институтские, правда, обрадовались новой теме, дружно ухватились за неё в надежде хоть что-то себе перед пенсионным уходом урвать в плане материально-денежном. Понимай: преследовали исключительно меркантильные интересы… А уж чем та “фобосно-марсианская эпопея” закончится? и закончится ли вообще? – их это мало интересовало. Они своё отнервничали, отпереживали, отбарабанили в прежние годы, и им давно уже всё было до лампочки, до балды! Всем им требовалось на покой, на заслуженный отдых – по-хорошему если, по государственному!…

Молодёжь же как ездила в колхозы и на овощебазы круглый год, так и продолжала ездить; а ещё в ДНД продолжала регулярно дежурить ходить, за продуктовыми заказами в служебное время по магазинам мотаться, или ещё куда. Общественных, “левых” дел невпроворот было.

И никто её от этого не освобождал, не пытался целиком приобщить к работе по Фобосу; а все остальные, не умственные дела и проблемы, не творческие, прикрыть, к науке, к космосу не относящиеся… А всё потому, что молодёжь на предприятии была не нужна, абсолютно! “Старики”, боясь конкуренции, старались её к инженерному делу особенно-то не подпускать, про запас накопленные знания и алгоритмы космические держали. Логика у них простая была, но железная: вот на пенсию, дескать, когда уйдём, тогда и забирайте всё и рулите-командуйте тут, как хотите, пожалуйста. А пока отдыхайте давайте, сил набирайтесь, опыта – и в наши дела не лезьте, хлеб не отбирайте наш. Мы, дескать, сытно и сладко ещё и сами покушаем: мы любим, привыкли к этому, сладко есть и пить.…

Стеблова подобное положение дел здорово тогда угнетало, такая пагубная в их трудовом коллективе практика и политика: не на то он настраивался, когда приходил сюда, совсем не то ему, мехматовскому аспиранту ещё, обещали его начальники на распределении. Да и деньжищи немереные, трудовые на ветер пулять, к чему с очевидностью дело шло, было ему, патриоту страны, совсем даже не по сердцу…

Поэтому-то он всё больше и больше к работе своей холодел и морально чах, как, кстати сказать, и многие другие молодые сотрудники… Он видел, как даже и самые совестливые, самые честные и трудолюбивые из них, стариковской ежедневной плотной опекой совсем измордованные и затёртые, не выдерживали и отчаянно плевали на всё, бессильно опускали руки; после чего бросали думать самостоятельно, изобретать, и работали уже из-под палки, от случая к случаю, за здорово живёшь получая зарплату, премии и надбавки. А чтобы долгое рабочее время хоть как-то убить, только и делали, что читали газеты с журналами прямо на рабочих местах, в курилках часами прочитанное обсуждали, на лестничных клетках, при этом дружно партию и правительство матеря, а в целом – и всю советскую прогнившую государственную систему.

К началу 90-х годов, когда работы по Фобосу в целом подходили к концу, и Филиалу опять светило надолго остаться без тем и дел инженерных, праведных, а значит – и без будущего, их коллективно-трудовое разложение многократно усилилось, приобретя воистину “космические” масштабы. Женщины, что сидели в комнате со Стебловым, ошалев от скуки и от безделья, ещё лучшую придумали себе потеху, чем мужики: стали борщи на рабочем месте варить, жарить и парить котлеты с картошкой, рыбу – чтобы не ходить в столовую. Принесут, бывало, припасы из дома, посидят, скучающие, до десяти-одиннадцати часов, посплетничают, губки свои обветренные подкрасят – и потом за кухарство с жаром хватаются, за стряпню, которая им многократно ближе надоедливых программ и формул была, милей и родней инженерии.