Дарья Протопопова - 1982, или Дожить до весны

Пора новых надежд и планов твердо ассоциировалась у Киры с летом – не в последнюю очередь из-за июльской даты ее рождения. Кто-то начинает жизнь с чистого листа в январе, кто-то весной; для Киры новый год наступал в июле, в день, рассекающий календарные 365 суток ровно на две половины. 182 дня справа, 182 дня слева, а посередине – день появления Киры на свет. Разумеется, каждые четыре года эта приятное равновесие нарушалось, но в невисокосном 1982-м оно порадовало математической симметрией падких на приметы Кириных родных. Летом 1982-го во главе Советского Союза все еще находился старик Брежнев, уже перенесший за шесть лет до этого клиническую смерть. Он скончается в ноябре того же года, дав Кире возможность оправдываться впоследствии, что родилась и выросла она, дескать, еще в доперестроечные времена.

Второго июля родилась Кира, а шестого июля состоялось самое долгое в XX веке лунное затмение – два события, которые прошли незамеченными большей частью человечества, однако произвели неизгладимое впечатление на узкий круг заинтересованных в них лиц. Для кого-то июль 1982 года, наоборот, ознаменовал не радостное начало, а трагический конец: в день того же лунного затмения разбился самолет Аэрофлота с девяносто двумя людьми на борту; 9 июля произошла катастрофа «Боинга-727» в США, унесшая жизни ста пятидесяти четырех человек; 20 июля ирландские боевики взорвали две бомбы в Лондоне, убившие восемь человек и ранившие сорок. В последний день июля 1982 года погибли в самой страшной за всю историю Франции автомобильной аварии сорок шесть детей и семь взрослых. Вечная им память и вечная память всем безвременно и безвинно погибшим человеческим существам. Самое пугающее в жизни, решит для себя Кира, это то, что, пока одни люди корчатся в муках, в это же самое время другие люди предаются безудержному веселью, и никто из нас не знает заранее, в какой из этих групп он окажется завтра, послезавтра, через год… В Средние века эту непредсказуемость воплощал образ колеса Фортуны, возносящего счастливчика ввысь, к успеху, только чтобы потом швырнуть его вниз, в бездну отчаяния. В июле 82-го колесо подцепило Киру за марлевый подгузник, скрепленный булавкой, и потащило, радостно улыбающуюся, наверх, к первым звукам, первым словам, первым шагам по детскому манежу и – к первому детскому саду в начале Петровско-Разумовского проезда города Москвы.

Спустя неделю после рождения Киры Фрунзенским отделом столичного ЗАГСа ее родителям было выдано свидетельство, официально подтверждавшее Кирино появление на свет. Герб СССР – земной шар, обрамленный связками колосьев, крестом из серпа и молота и лучами восходящего солнца – украшал зеленую корочку на лицевой стороне и в виде смазанной чернильной печати внутри, поверх подписи завотделом. Фиолетовым по зеленому в свидетельстве сообщалось, что его обладательницу, семидневное существо женского пола, отныне следовало именовать Кирой, а если совсем учтиво, то Кирой Анатольевной. Мать назвала Киру в честь своего любимого кинорежиссера, чей фильм «Короткие встречи» она знала наизусть. На старости лет, обсуждая с Кирой выбор ее имени, мать согласится, что Кира, конечно, имя не такое благозвучное и томное, как Анна, и не ласковое и мягкое, как Алина, и даже не женственное, как Наталия или Анастасия. Зато оно помогало человеку выработать силу характера и презрение к общественному мнению, ибо общественное мнение, как пить дать, должно было как-нибудь над ним насмеяться. Расчеты матери оправдались: Киру в первом же классе прозвали Киркóй. Но Кира своим именем гордилась. Ее родители не стали объяснять ей в детстве про кинорежиссера: для важности сказали, что «Кира» происходит от имени древнего персидского царя, основателя огромной державы. Вдохновленная Кира сразу начала упражняться в величавости; интерес к Древнему миру запал ей в сердце, как спящее зернышко, и остался там лежать, до поры до времени.

Долгие годы Кира пыталась разобраться, чего же хочет ее мать: привить ей мысль о том, что она, Кира, принадлежит к категории «избранных» для чего-то великого людей, или что ей надо смириться с семейной патологической неудачливостью. Чаще всего мать умела каким-то образом объединить эти две идеи в одну весьма пеструю картину мира (вероятно, поэтому уже в подростковом возрасте Кира начала подозревать у себя маниакально-депрессивный психоз). Место появления Киры на свет было излюбленным предметом материных противоречивых воспоминаний. С одной стороны, мать Киры ужасно гордилась тем, что рожала в таком знаменитом месте: помимо сына Сталина Василия (младенцы роддомов не выбирают), в роддоме имени Григория Львовича Грауэрмана появилась на свет целая вереница известных советских актеров и актрис. Адрес у роддома не в последнюю очередь способствовал его привилегированному статусу: от дома номер 7 на Калининском проспекте (Новом Арбате) до Кутафьей башни Московского Кремля было всего девятьсот с лишним метров. От этих исторических и географических предвестий великого будущего Киры ее мать бросало в другую крайность, и она начинала воскрешать в своей прихотливой памяти детали грудничковых инфекций, якобы подхваченных Кирой в прославленном роддоме. Качая головой, она вздыхала (обычно по Кириным дням рождения):

– Конечно, с твоей наследственностью как могло быть иначе. Как сейчас помню, принесли тебя из роддома, вроде бы все хорошо, и вдруг – зеленый стул. Пришлось по знакомству одну профессоршу вызывать. Купали тебя в ванночках из десяти трав. И Грауэрман не спас…

И так далее, в стиле бабушки Нины из известного романа Павла Санаева. В такие моменты Кира радовалась, что у нее не было друзей.

Опасности, сопровождавшие Кирино появление на свет, постепенно забылись большей частью ее родни: вместо них вменяемые члены семьи вспоминали потом яркое июльское солнце, пышно-зеленую листву деревьев и поздние дачные пионы, сбереженные дедушкой Киры, Борисом Александровичем, специально к ее рождению. Собственной дачи ни у кого из Кириных близких родственников не было: прадед Киры со стороны отца отдал купленный им загородный дом (первый в истории семьи) своей второй жене Евгении Михайловне в качестве свадебного подарка. Евгения Михайловна торжественно обещала Кириной бабушке – своей уже немолодой падчерице – пускать ее со всем потомством (т. е. Кириным отцом, дядей и их детьми) жить на даче в любое время, «как если бы это была ваша дача, дорогая моя, и никаких вопросов». Правда, находилось это загородное гнездо близ железнодорожной станции Ситенка в 93 километрах от Москвы, поэтому «в любое время» наведываться туда было проблематично. Дедушку Киры это не остановило: он обещал Кириной матери – своей невестке – свежие пионы для внучки и свое обещание выполнил, пригрозив Евгении Михайловне, что, если пионы не дождутся появления Киры на свет, строить новую террасу для ситенского дома ей придется самой. Евгения Михайловна прозвала дедушку «шантажистом» и с тех пор принципиально не подходила к грядкам с цветами.