Аркадий Мар - Нескучные истории большого города. Рассказы и повести

– Ой, смотри!

Разноцветная кавалькада велосипедистов мгновенно пристроилась к машине. Виктор узнавал знакомые сияющие лица товарищей, и ему было приятно и весело…

– Палыч! – Алишер просунул в дверь стриженую голову, просительно произнес, – на завтрак уже два раза звали.

Комраков резко обернулся, провел рукой по лицу, словно отгораживаясь от посторонних мыслей, и переваливающейся походкой велосипедиста вышел из номера.

Сейчас он плотно поест, потом дотошно проверит велосипед, разомнётся – будет делать всё то, что положено делать перед стартом, что привык делать много лет, делать тщательно и хорошо…

Комраков чуть повернул голову, бросил быстрый взгляд через плечо. Пелетон настигал его, приближаясь с каждым мгновением. Сейчас караван вёл гонщик в желтой майке с поперечной красной полосой.

– Серега Арефьев, – механически отметил Виктор. – Ишь как старается!

И, пытаясь отдалить минуту, когда его догонят, перехватил удобнее рогатый руль, еще сильнее вдавил ноги в педали.

Это от отчаяния. Он понимал это хорошо. В любом случае пелетон его догонял, и можно было уже не бороться.

Но что-то мешало ему сдаться. Может, то, что за свою спортивную жизнь он столько раз приходил к финишу первым. И, как бы не было тяжело, внутри него всегда пели серебряные трубы победы.

Сейчас же он не чувствовал ничего. Усталость навалилась ему на плечи, сделав их чугунными, вдавливала в седло, отнимала последние силы…

…В тот вечер Комраков открыл дверь в квартиру и вошел в прихожую – маленький тамбурчик, как он его окрестил, на стены которого повесил цветные фотографии розовых птиц фламинго, паривших, поджав длинные тонкие ноги, над каким-то синим африканским озером.

Виктор наклонился, расшнуровал кроссовки, стянул носки и, с наслаждением ступая горящими после тренировки ступнями по прохладному полу, прошел в комнату.

Света сидела в кресле перед телевизором и курила, изящно стряхивая пепел в хрустальную пепельницу. Обернувшись, кивнула Виктору, скороговоркой произнесла:

– Не знала, что сегодня появишься, поэтому извини, ничего не успела приготовить.

Она наклонилась к телевизору, прибавила звук.

Полная женщина в очках, до этого тихо бубнившая что-то с экрана, вдруг оживилась и с подъемом произнесла:

– Весь последующий фрагмент разработки, основанный на сплошном движении шестнадцатыми, очень характерен. Это лишь воспоминание, скользящее и исчезающее. Тем самым подчёркивается весь смысл адажио, как поэмы душевного отдыха. Реприза удаляет последние остатки тревог…

Она на секунду остановилась, и Виктор быстро выдернул шнур из розетки.

– Я же смотрю, – сказала Света.

– Что ты смотришь?

– Передачу.

– Это не передача, а полный бред.

– Много ты понимаешь!

Виктор почувствовал, как в нём закипает злость.

– Почему в последнее время мы не можем ни о чем поговорить? – стараясь оставаться спокойным, спросил он. – Ты весь вечер или смотришь какие-то дурацкие передачи, или цепляешь на голову наушники и балдеешь под музыку!

Света коротко затянулась, нервным движением поднесла сигарету к пепельнице, но серая кучка сгоревшего табака упала на журнальный столик.

– Из-за тебя, – вдруг сказала она. – Всё, всё из-за тебя. Всё тебе не нравится, всё не так… О чём с тобой говорить, если ты неделями дома не бываешь, мотаешься где-то…

– Это же моя работа! Сборы, тренировки, соревнования.

– Тренировки, соревнования, – повторила Света. – У всех мужья как мужья, каждый вечер домой приходят. Кому нужны эти твои колеса, рули, педали?!

– Ты же знала, когда выходила замуж, что так будет.

– Ну и дура была. Не нужно было выходить!

– Не нужно было выходить, – сквозь зубы повторил Виктор.

И, чтобы не ударить её обиженное, злое лицо, круто повернулся, осаживая задники, сунул босые ноги в кроссовки, шагнул на лестничную площадку и изо всех сил захлопнул за собой дверь.

Уже выйдя из подъезда, он заметил, что забыл ключи, хотел вернуться, но, махнув рукой, возвращаться обратно не стал. Несколько дней он ночевал на спортивной базе, а потом улетел на эту гонку…

Пелетон догнал его. Не сбавляя скорости, гонщики объезжали Комракова справа и слева. Он видел их пропотевшие, в пятнах выступившей соли майки. Искажённые азартом борьбы лица. Ноги, челноками снующие вверх-вниз. Он слышал, как оглушительно гремят этим парням серебряные трубы победы.

Потом он разогнул затекшую спину, переключил передачу и перестал крутить педали. Велосипед, постепенно теряя скорость, по инерции проехал ещё несколько десятков метров и остановился.

Виктор наклонился, расстегнул ремешки, тяжело слез с седла. Он ничего не чувствовал сейчас. Усталость ластиком стёрла все чувства.

Комраков отвёл машину к краю шоссе, сел на обочину. Оглянулся, заметил растущую рядом одинокую травинку. Сорвал, сунул в сухой, запёкшийся рот и почувствовал ее терпкую горечь.

От удаляющегося пелетона отделился гонщик, подъехал к нему. Комраков узнал Алишера.

– Палыч, что случилось? – испуганно спросил он. – Однотрубка прокололась? Возьмите мой велосипед.

Комраков отрицательно мотнул головой и отвернулся.

Потом посмотрел, как Алишер, набирая скорость, понёсся вперед.

И вдруг отчетливо вспомнил слова, которые когда-то, отдавая свою машину, прошептал ему Чернецкий:

– Езжай, парень. Серебряные трубы гремят для тебя…

Виктор Голованов, двадцати восьми лет, актер второй категории, стоял за правой кулисой и ждал. До того, как он войдёт в ярко освещённый прямоугольник сцены и произнесёт монолог, оставалось еще минут пять.

Виктор прислушался, как Серафима Степановна и Леночка – мать и дочь в репетируемой новой современной пьесе вели скучноватый диалог о современной молодежи. Потом осторожно посмотрел в зал. Он был тёмен и пуст, только в проходе, возле седьмого ряда партера, стоял маленький столик Германа Васильевича. Возвышавшаяся на столике лампа под красным металлическим абажуром бросала желтое пятно на страницы с текстом пьесы и на нервно сплетенные пальцы главрежа.

Главным режиссёром театра Германа Васильевича назначили всего несколько месяцев назад, и первым делом он пробил идущие в столице, но не разрешаемые к постановке в их городе пьесы. И средства выбил на обещаемый уже лет десять ремонт.

У Виктора было прекрасное настроение. Перед репетицией он узнал, что из-за болезни Пал Палыча сегодняшний вечерний спектакль заменили другой пьесой, в которой он не участвует.

И, во-вторых, Стэлла вcё-таки согласилась встретить с ним Новый год.

Нет, вечером он должен быть в форме. Что это он, чёрт возьми, волнуется? Всё будет как обычно. Возьмет гитару, хриплым голосом «под Высоцкого» споёт несколько песен, прочитает что-нибудь из Есенина, Пастернака, Мандельштама – свой всегдашний обкатанный репертуар.