Борис Яковлев - Дом Бога

Но надо сказать, мужик был хороший, никого не сдал начальству, дальше роты ничто не выходило, сам наказывал, а начальству не сдавал. Из других рот сколько ребят повыгоняли, кого за самоволку, кого за что, из нашей не выгнали никого. И приколист он был, конечно, тоже.

Был у нас азербайджанец Фархад, после мы с ним были неплохими друзьями; ну, по-русски ни бум-бум. И были в нашей роте пять кубинцев, парни уже взрослые, воевавшие. Один был чёрным, двое белых, а два, видимо, мулаты. В общем, Фархад Гасанов за них бы сошёл, тоже довольно смуглый.

Поставили его дневальным. Стоит он «на тумбочке». Заходит капитан Данильченко. Фархад навытяжку и давай: «Капитана, Фархад на тумбочка». Тот: «Что? Я не понял». Он опять: «Фархада тумбочка стоит».

– Дежурный! – кричит капитан.

Дежурный выскакивает: «Товарищ капитан, дежурный…»

– Что? – кричит капитан. – Кто разрешил, я тебя спрашиваю, кто разрешил?

Тот понять ничего не может.

– Где старшина? Быстро ко мне!

Выскакивает Витька Письмак, старшина: «Товарищ капитан…»

– Кто разрешил, я тебя спрашиваю?

Старшина понять ничего не может.

– Ты! На хрена кубинца «на тумбочку» поставил?

Тот головой крутит, понять не может.

– Я тебя спрашиваю, ты на хрена кубинца «на тумбочку» поставил? – и показывает на Фархада.

Витька говорит:

– Товарищ капитан, так это наш.

– Что, я не понял?

– Так это наш, товарищ капитан.

– Старшина, ты что, за дурака меня считаешь?

– Никак нет.

– Я тебя ещё раз спрашиваю, на хрена кубинца «на тумбочку» поставил?

– Да наш это, товарищ капитан.

В общем, перепало тогда всем за этого Фархада, кое-как капитана убедили, что он не кубинец. Ну ладно, велел обучить его команды по-русски отдавать.

Какого только смеху не было! В казарме стояли железные панцирные койки, у каждой была наклеена бирка с фамилией. Был у нас такой Игорь по фамилии Полуев. Ну, юмористов много. Парни взяли и надставили ему на бирке над буквой «л» палочки – «х», получилось здорово.

Приходит капитан проверять порядок в казарме. Идёт, смотрит, по бирке читает, у кого порядок, кому замечания. «Так, Зуев, Медведев, Пох… Дежурный! Я не понял – это что?» Тот, не глядя: «Фамилия, товарищ капитан».

– Ко мне этого курсанта!

Игорька позвали к капитану. А у Игоря лицо такое – когда щурится, кажется, что он улыбается. Кто только его потом не драл за его физиономию, вплоть до начальника училища. Его уж потом командиры защищали, объясняли, что это у него лицо такое.

Полуяша заходит к капитану с дежурным:

– Разрешите, товарищ капитан, вот прибыл.

Игорь руку к козырьку:

– Товарищ капитан, курсант По…

– Не надо! А что это вы улыбаетесь, товарищ курсант?

– Я не улыбаюсь, товарищ капитан.

– Ах, не улыбаешься – наряд вне очереди!

– За что? Я не улыбаюсь.

– Два наряда!

Потом вся рота смеялась довольно долго.

Юрка Медведев, был у меня такой друг, тоже отчебучил.

Вызывает его как-то Вася к себе в кабинет, да, видно, забыл зачем вызвал. Юрка заходит:

– Товарищ майор, курсант Медведев по вашему приказанию прибыл!

– Так, Медведев, так… – Ладно, Медведев, иди позови мне того.

– Кого того, товарищ майор?

– Иди, ты знаешь кого.

Юрке делать нечего, вышел из кабинета, стоит думает, что делать. Походил, подумал, заходит:

– Разрешите, товарищ майор.

– Да, Медведев.

– А его нету, товарищ майор.

– Кого его?

– Ну того, за которым вы меня посылали.

– Ну ладно, иди, Медведев.

В общем, историй смешных много. Их у нас Игорь Полуев потом в блокнот записывал, если всё описывать, книги не хватит.

Но вот, правда, ещё смешной случай, грех не рассказать, хотя он произошёл не с нашей ротой, а с первокурсниками, когда мы уже выпускались.

Построил их майор Данильченко на плацу и читает нотации. В общем, читал-читал, потом и говорит:

– Значит, товарищи курсанты, надо учиться, учиться и…

Тут кто-то из строя выкрикнул: «Учиться!»

– Кто сказал? – крикнул майор.

– Ленин! – выкрикнули из строя.

– Курсант Ленин, выйти из строя!

Было довольно весело, но это сейчас, а тогда доставалось нам крепко. Утром подъём, зарядка – бег на несколько километров, затем занятия, потом строевая, отбой. Уснёшь, а тебя ночью поднимают, и айда на овощебазу вагоны разгружать, дармовая рабочая сила. Поначалу, конечно, очень тяжело было, кто-то и не выдерживал. Ещё неприятный осадок оставило то, что кто-то поступил в училище сразу после школы, а кто-то после армии. Объяснять не буду, кто служил в армии, тот поймёт, а остальным не обязательно. Вот так и жили.

Учёба мне давалась довольно легко. На приборном оборудовании я первый раз в жизни познакомился с гироскопом, поведение этого прибора действительно заворожило меня. Странный прибор.

Потом весной 1978 года началась эпидемия гриппа. Скосила она почти всё училище. Госпиталь был переполнен. Остальные уже лежали просто в казармах. На ногах оставались единицы. В наряде стояли каждый день без перерыва те, кто мог. Но и козлы тут попроявлялись, которые прикидывались больными и радовались: «Какие мы умные, полёживаем себе и еду нам в коечку приносят». Ну да ладно, Бог им судья. Держались, конечно, остатки нашей роты молодцами. Надо было и еду больным притащить, посуду обратно унести, порядок поддерживать, да ещё и ночью дежурить. Ребята-армейцы, видя такое дело, звали нас к себе в каптёрку:

– Держитесь, ребята, – говорят. Делать, мол, нечего, надо стоять.

Нальют стакан горилки. «Давай, – говорят, – Борька, пей и поспи иди, а то свалишься». Намахнёшь стакан, закусишь и в койку. Потом проснёшься и за работу. Так и держались в полупьяном состоянии, в общем, пить и мы научились хорошо.

Но вот кончилась теория, и наступили долгожданные полёты. Отправили нас на летние аэродромы кого куда. Наша рота и ещё одна попали на аэродром Градижск. Вот где уже началась благодать, особенно после центрального Кременчугского училища, где мы сидели за бетонным забором.

Аэродром представлял собой огромное травяное поле, стоянка самолётов, одноэтажная деревянная казарма на двести человек, столовая, на улице – умывальники, туалеты и учебные классы-грибки со скамейками, где инструкторы объясняли, как летать на игрушечных самолётиках. Разбили нас на лётные группы по десять человек. Начали давать стартовые завтраки – колбасу со сметаной, это тебе уже не перловая каша. В общем, жизнь налаживалась.

На выходные инструкторы уезжали домой в Кременчуг, оставался один дежурный, но он чаще всего сидел, пил бурячиху, украинскую самогонку, где-нибудь в столовой с бабами-поварихами. А мы предоставлены сами себе, красота. Никакого забора, рядом огромный заброшенный грушевый сад, километрах в десяти – Кременчугское водохранилище. Для нас это было не расстояние, перевалил через гору Пивиха, и вот оно, как море, ширина тридцать километров, другого берега не видно, берег песчаный, короче, красота.